Ирина взяла большой лист бумаги. И начала рисовать схему. Получилось некое подобие звездной системы, в центре которой двойная звезда Астахов-Зарецкий. Постепенно лист заполнялся все новыми планетами-спутниками.
Все, ближний круг очерчен. Теперь можно приступать к анализу. Одного за другим Полякова помечала людей, не подходящих по полу, телосложению. Иногда звонила в регистратуру больницы, уточняя какие-нибудь данные. И после ряда вычеркиваний очень быстро внимание на себя обратила одна небольшая светлая планета — Олеся Платонова.
Действительно, что-то давно о ней ничего не слышно? Говорят, она поссорилась с Астаховым и перешла жить в гостиницу. Ирина позвонила в отель. Там подтвердили: да, Олеся снимает номер. Но ее сейчас нету, ключ на вахте. Причем висит давненько. Нет-нет, сказать, сколько именно, невозможно, но давно. Сердце тревожно забилось. Полякова позвонила в офис астаховской конторы. Там Олесю тоже давно не видели, решили, что она уехала в какую-нибудь срочную командировку…
Тогда Ирина позвонила Николаю Андреевичу. Он, как настоящий мужик, вообще не захотел говорить об Олесе. Сказал, что у них особые отношения. Пройдет время — и они во всем разберутся… А видеть?.. Нет, он тоже довольно давно ее не видел. Самое удивительное, что Астахов ничего не заподозрил, хотя прекрасно знал о том, что в результате пожара на конюшне один человек погиб…
Полякова поехала к экспертам, забрала у них денто-карту погибшей, потом поехала в больницу, чтобы показать ее стоматологу, всегда лечившему Олесю. Тот сравнил карту экспертизы со своей стоматологической картой. Они совпали. На все сто процентов!
Больше не оставалось никаких сомнений. Имя погибшей — Олеся Платонова.
Практикант Полякова в очередной раз доказала, что ей пора браться за самостоятельную работу.
* * *
Груша приехала в гости к Рубине и застала ее в плохом состоянии.
— Рубинушка, что с тобой? Успокойся, хорошая наша. Давай я тебе помогу. Скажи мне, что нужно сделать. А сама присядь, отдохни…
— Не могу сидеть.
Неожиданно Груша разревелась.
— Вот и я так же. Ничего не могу. Ни работать, ни стоять, ни лежать, ни сидеть… Одна мысль, как клещ, в голове сидит: «Где Кармелита?» Ну так я хоть помоложе. А ты… Рубина, скажи, что я могу тебе сделать? Чем помочь?
— Ты уже помогла тем, что пришла.
И вдруг Рубина разревелась вслед за Грушей.
— Не могу… Не могу поверить, что Кармелиты больше нет. Не могу, и все!
— Может быть, тебе лучше в табор вернуться?
— Нет, вот уж теперь-то точно я останусь здесь. В таборе мне все будет напоминать о Кармелите, а я не хочу чтобы кто-нибудь видел мои слезы. А ты… Просто ты приходи ко мне почаще. Хорошо?
— Конечно.
— Не забывай меня.
— Как же я могу тебя забыть? Ты же нас всех растила. Учила. Жаль только, виделись мы с тобой не так часто, как хотелось бы… Для нас всех, что таборных цыган, что зубчановских, ты, как родная мама. Или бабушка…
— А вы и есть мои дети. Или внуки. Моя большая семья…
— Все, все, Рубинушка. Давай больше плакать не будем. Нужно успокоиться. А то иначе просто сердце надорвать можно. Береги себя. Ты, главное, помни — ты нам нужна. Кто же еще нам даст правильный совет?
— Какой там совет? — сказала Рубина, утирая последние слезы. — Я же теперь не шувани, я теперь ничего не вижу. И советчик теперь из меня плохой.
— Рубиночка… — Груша поцеловала ей щеку и руку. — Ты мудрая женщина, а шувани ты или не шувани — для нас не имеет никакого значения. Мы все тебя очень-очень любим. Ты…
Груша снова чуть не расплакалась, но сдержалась.
— Ты просто держись…
* * *
Время шло, а Миро с Кармелитой все не появлялись. Тут уж и у Баро оптимизма оставалось все меньше и меньше. А Астахов вообще сидел как на иголках, с ужасом ожидая какой-нибудь нехорошей новости. Наверное, из-за нервной, напряженной обстановки телефонный звонок астаховского мобильника показался каким-то необычным, особенным, зловещим.
— Алло, — сказал Николай Андреевич, нажав кнопку вызова.
— Господин Астахов? — по голосу и деловому тону можно было сразу угадать, что это Ефрем Сергеевич Солодовников.
— Да. Вы выяснили? Что-то новое?
— Есть новости.
— Может, по телефону скажете.
— Нет-нет, давайте лично.
— Это только меня касается? Или как? Может быть, мне стоит взять с собой господина Зарецкого? Или еще кого-то?
— Пожалуй, не стоит. Приезжайте один. Ждем. — Показалось, что Солодовников устал выслушивать многочисленные вопросы и предложения Николая Андреевича.
Астахов повернулся к Баро, беспомощно развел руками:
— Ну вот, Рамир, даже не представляю, о чем это? А подробнее этот, Ефрем, елки-палки, Сергеевич говорить не хочет.
— Может, что-то о твоих картинах.
— Возможно. Только что мне сейчас эти пропавшие картины, когда Кармелита пропала!
— Ну ладно-ладно, Коля, не нервничай. С Солодовниковым всегда так. Что-то крутит, мутит. Видно, кое-что наварить хочет. Поезжай, а там видно будет, что к чему.
Астахов решительно рванул ручку на двери, ведущей в солодовниковский кабинет. Чуть с корнем ее не вырвал. Так же порывисто вошел в кабинет. Крепко пожал руку Ефрема Сергеевича. Обратил внимание, что тот почему-то смотрит с жалостью. Из-за этого начала вскипать внутренняя злость: «Интересно, чего это он меня жалеет?..»
— Николай Андреевич! Присаживайтесь, — голос у следователя был какой-то неестественно мягкий.
— Спасибо. Ну что? Рассказывайте, что там у вас за новости. Я, как видите, уже даже присел, так что готов выслушать что угодно. — Последняя фраза была произнесена шутливым тоном, однако Солодовников не спешил смеяться.
— Знаете, Николай Андреевич, у нас тут работает одна девочка, практикантка. Толковая — невероятно. Ну просто Настя Каменская!..
— Ефрем Сергеевич, я, конечно, рад за ваших замечательных практиканток. Но… извините, у меня сейчас столько разных забот и проблем…
— Увы-увы. После мини-следствия, проведенного Поляковой, боюсь, проблем, у вас прибавится…
— Что вы имеете в виду?
— Вот стоматологическая карта девушки погибшей на пожаре. А вот — другая карта. Возьмите. Посмотрите их, сравните…
Еще не понимая, в чем дело, Астахов сравнил две карты. Конечно, дантистом он никогда не работал. Но и обычного опыта человека, бывающего иногда у стоматолога, было достаточно, чтобы понять: карты абсолютно идентичны.
— Ну одинаковые. И что?
Солодовникову уже начало казаться, что гость просто издевается над ним, изображая из себя полного тупицу.
