Но взгляд Дэсмонда вдруг приковали серые глаза вдалеке от него. Они впились в него, как ядовитые змеи, не желающие отпускать добычу и готовые заглотить целиком.
Он ждал ее шепота. Ждал, когда почувствует в затылке тяжесть металлического шара и укол стальной иглы. Но она молчала, и лишь выжидающе смотрела на него, словно ждала его следующего шага. Может, она ждала, что он оступиться? Сделает шаг в пропасть? А может, надеялась, что он выкарабкается из осады сам, без ее помощи? Она оставила ему самому делать выводы и о значении ее взгляда, и о необходимом решении.
– Да пошло оно все! – буркнул Дэсмонд себе под нос и зашагал прочь в раздевалку.
Десятки понимающих глаз провожали Огнестрела, пока он не исчез в коридоре за трибунами. Хоть он и вышел из затянувшегося запоя, в котором оплакивал кончину Амелии, словно она забрала с собой его смысл жизни, траур так и не покинул его искалеченную душу. И никто не знал наверняка, восстанет ли когда-нибудь Дэсмонд из мертвых.
Прозвучал свисток. И этот пронзительный глас бессердечного рефери был встречен тяжелыми вздохами и рыданиями команды боссов. Медленно и обреченно каждый из них занял свою позицию. Телохранители же наоборот наполнились силами. Черт, где эта розетка в их телах, через которую они заряжаются между таймами?
– У вашей команды всего девять игроков! Не хватает одного, – крикнул рефери, который не мог начать игру без соблюдения первого правила.
– Ой, да к черту! Размозжите уже наши черепа и поехали по домам! – застонал Давид.
В коем-то веке боссы единодушно согласились. Эрик кивнул рефери.
Свисток обозначил начало конца команды боссов.
В раздевалке, видящей сотни голых тел на дню, запах пота въелся во все: в пол, в стены, в скамьи и потолок, а в шкафах, казалось, осел несмываемым налетом. Нине было нелегко здесь находиться из-за столь едкого запаха, но она получала удовольствие от того, что напористые атаки образов и видений ослабли настолько, что она перестала слышать Их шепот. Эрик называл это прогрессом в ее выздоровлении, и Нина была с ним солидарна в этом заключении. Единственному человеку в ее жизни, которому удалось одолеть шепот в ее голове, была мама. Нина отчетливо помнила тот короткий период в своей жизни, и сегодня находила много общего между нынешними и прошлыми внутренними ощущениями. Нина практически перестала видеть Их мертвые тела наяву, они появлялись лишь изредка то тут, то там, словно исчезающее эхо. С ними же ушли и бесконечные кровавые картины, не спрашивающие разрешения, чтобы появиться перед глазами. Нина все больше входила в обладание полной властью над своими силами.
Потому что они ослабли.
Нина долго мечтала о том, чтобы обуздать, наконец, свой дар, но она никогда не подозревала, что взять его под контроль в раскрытом состоянии невозможно. Он должен ослабеть, чтобы его можно было взять в руки. Бутон закрылся, стебель потускнел, и в таком невзрачном и несозревшем состоянии его, наконец, удалось выкопать из земли и пересадить в горшок. Сколько понадобится воды и удобрений, чтобы он вновь захотел раскрыться, Нина не знала. Ей предстояло это выяснить. И она очень боялась того, что ей не удастся вновь разбудить его в подконтрольном ей состоянии. Вдруг это невозможно?
Эрик был настроен оптимистично. Честно говоря, после того, как они переступили черту любовных отношений, Эрик мало думал о ее способностях. Ему было достаточно того, что они просыпались каждое утро в одной постели. И это бы должно радовать Нину, ведь это означало, что он любит ее не за то, что она дает ответы на вопросы, его любовь наполнена лишь искренностью, он нуждается не в талантах Нины, а в ней самой. Прыгай до неба от счастья, Нина! Кто-то полюбил тебя такую ущербную и уродливую!
Вот только не хотелось ей прыгать. Не ощущала она полное удовлетворение от любви Эрика, потому что она потеряла саму себя, потеряла свою самобытность. Нина даже усмехнулась про себя, когда эта мысль созрела в мозгу: ее жуткая болезнь, от которой она так грезила избавиться, и была ее определением, ее особенностью, без которой чувствуешь себя неполноценной, словно у нее отобрали ее частичку. И тут Нина не переставала усмехаться.
Жестокие Монстры с телегой из кровавых видений – частичка Нины.
Удивительно, что, только лишившись Их, Нина осознала, что Они – ее часть. А ведь все вокруг только об этом и говорили: Они – это не что-то отстраненное от Нины, как паразит или вирус. Все это и есть сама Нина. Странно, что Нина поняла это последняя.
Нина поделилась с Эриком своими переживаниями, и он дал весьма дельный совет.
– Пока ты до конца не поняла, хочешь ли вернуть свой дар в полной мере, подожди. Никто тебя не торопит. Когда не обладаешь достаточным количеством данных, продолжай вести наблюдение – один из законов исследователей, – сказал он однажды утром за завтраком.
И Нина продолжала изучать новую себя, чтобы в скором времени сделать вывод, нравится ли ей такая новая Нина, или же прежняя была лучше?
Эрик разве что не кричал, что он всеми силами стремился оставить нынешнюю Нину. Он говорил, что она гораздо веселее и добрее.
Нина тяжелой походкой прошагала к скамьям и села напротив Дэсмонда. Сказать честно, ходить в коньках ей нравилось больше, нежели скользить на них по льду, рискуя подвернуть лодыжки.
Несколько минут оба молчали. Дэсмонд так и сидел в облачении хоккеиста и казался сейчас еще больше. Нина ощущала себя девочкой рядом с горой: навалится – она и пискнуть не успеет, как он ее придавит. Это была первая их встреча наедине после инцидента прошлой зимой. Но Нина больше не боялась Дэсмонда. С потерей Амелии он изменился так, что его перестали бояться многие. Вот так несправедливо получается, когда ты объявляешь всему миру о том, что у тебя, бездушной машины, тоже есть чувства. Дэсмонд словно опустился на одну ступень со всеми, где люди увидели в нем такого же человека, как и они все.
– Что ты хочешь, Дэсмонд? – наконец, спросила Нина.
Дэсмонд удивленно взглянул на нее.
– Ты ведь позвал меня сюда. Что ты хотел сказать? – пояснила Нина.
Где-то за стенами слышались мужские крики, стоны и дьявольский смех. Интересно, ее бойфренд выживет сегодня?
– Я не думал, что ты придешь, – тихо ответил Дэсмонд.
– Почему?
– По разным причинам… Эрик говорил, ты перестала слышать…
– Я слышу многое. И вижу, если захочу. Может не так далеко, как раньше, – ответила Нина, пытаясь скрыть грусть в голосе.
– Я думал, ты испугаешься, – еще тише добавил Дэсмонд. – Но даже ты перестала меня бояться.
Нина вдруг нашла в них двоих то, что объединяло их так сильно. Оба оказались в одной лодке из-за того, что потеряли значительную характерную черту самих себя, и сейчас пребывали в сложном положении нерешительности: остаться ли таким или вернуться к прежнему себе?
– Ты тоскуешь, – произнесла Нина, выбирая слова, – в этом нет ничего плохого. Ты также тосковал по отчиму. Я это помню.
