— С превеликим удовольствием!
Тем временем доктор Гауэрвайн взял фигурку, чтобы рассмотреть поближе.
— Не хотелось бы сильно расстраиваться, но неужели всё это время я искал вот это?!
— Мы тут подумали: а мог Скеллансен изготовить эту люстру? Может такое быть?
— Да, да, думаю, вы правы. Если бы я так не увлёкся историей про витражи, то, наверное, и сам бы это обнаружил, — он нахмурился. — Но всё указывало на то, что Скеллансен выбрал Дока Холистоуна героем своего витража. — Он протянул фигурку Мэдди и тут же отдёрнул руку, словно боялся, что девочка его укусит. — Хотя, Майло, ты, конечно, прав, и это самое настоящее сокровище, — поспешно прибавил он. — Как и люстра. В городе не так много работ Скеллансена, это замечательно — найти здесь одну из них. Просто… ну, вы понимаете…
— Это не то, что вы искали, — заметила Мэдди.
Он грустно кивнул.
— Это точно.
Майло посмотрел на люстру, а потом взял стул, который отшвырнул мистер Виндж, и снова поставил на стол.
— Пап, подержишь?
Мистер Пайн растерянно посмотрел на него, но подержал стул, пока Майло снова на него залез. Он оперся на плечо отца, поднялся на цыпочки и потянулся к прямоугольному латунному каркасу. Тот слегка развернулся, как помнил Майло, когда он снял крышку на палубе.
Он попробовал аккуратно повернуть конструкцию, и она тут же поддалась. Майло крутил и крутил, пока каркас полностью не отделился от латунной трубки. Каркас оказался довольно тяжёлым, и Майло чуть было его не выронил, но успел отдать папе, после чего заглянул в трубку.
Там внутри что-то было, причём так плотно прилегало к внутренним стенкам, что это можно было и не заметить, если не искать специально. Майло аккуратно вынул спрятанный предмет.
— Ого! — он поднял взгляд от свёрнутой в трубку бумаги. — Доктор Гауэрвайн, не хотите посмотреть первым?
Профессора не нужно было просить дважды. Он подошёл к столу и аккуратно, с благоговением, взял рулон. Пока Майло слезал, доктор Гауэрвайн стал очень-очень осторожно раскручивать на столе находку.
— О боже… — прошептал он.
Это была картина потрясающей красоты.
— О боже… — снова повторил доктор Гауэрвайн. — Вы думаете…
Миссис Пайн быстро прошла на кухню и вернулась с двумя чистыми кофейными чашками. Профессор аккуратно прижал уголки.
— Боже мой! Боже мой!
Небольшой клиппер быстро двигался вниз по реке. Нос его украшала вырезанная из дерева птица. Майло видел такую на старой карте — альбатрос. Это был прекрасный корабль, легко рассекающий волну на всех парусах, из тех, что дедушка Майло называл «проворными маленькими парусниками». А позади на реке виднелся ещё один корабль, побольше. Он с трудом справлялся с ветром, а паруса накренились.
Человека за штурвалом, казалось, погоня не беспокоила. На голове у него была коричневая шляпа с лентой, подколотой золотой брошью. Подбородок был гладко выбрит, а вот бакенбарды слегка отливали рыжим, как волосы Мэдди. Он выглядел довольно молодо, моложе, чем родители Майло, но лицо его было строгим и решительным, а взгляд пылал отвагой. Сразу видно, этот человек не свернёт с пути, какие бы трудности его ни ожидали, и с ним придётся считаться, если кто-то попробует ему помешать. Это было ясно по выражению лица и по тому, как он сжимал штурвал. Люди, собравшиеся на берегу, махали руками и радостно кричали, встречая своего героя. Да вообще с первого взгляда хотелось приветствовать его ликующими возгласами, даже не зная, кто он. Но, конечно, все знали, кто это. Капитан Майкл Уитчер, контрабандист, называвший себя Доком Холистоуном.
Судя по всему, это был эскиз, доктор рассказывал о таких рисунках в своей истории, однако выглядел он как законченная работа: всё было тщательно прорисовано, а линии чётко очерчены. Майло догадался, что линии обозначают металлический каркас готового витража. Это была настоящая завершённая картина со всеми оттенками цвета, плавными формами, которые как будто обретали движение: вода пенилась и разлеталась брызгами, а паруса надувались от ветра. Майло доводилось видеть изображения людей на витражах только в церкви, но лицо капитана за штурвалом не походило на неподвижные лики святых. Казалось, он мог в любой момент оторвать взгляд от реки, простиравшейся перед ним, и посмотреть прямо на тебя.
Картина была удивительно красива — настоящее произведение искусства, пусть даже витраж, в который она должна была превратиться, так и не был создан. Да и сложно было представить, чтобы витраж получился ещё красивее.
Мэдди дотронулась до лица на картине.
— Это мой папа, — тихо произнесла она. — Каким я его видела.
— И каким я рисовал его в своём воображении. — Лицо доктора Гауэрвайна, которое с момента приезда казалось напряжённым и рассерженным, наконец стало спокойным и довольным. — Какое сокровище! Этот дом полон сокровищ!
Тут заговорила миссис Пайн.
— Вы рассказали нам, что всю жизнь это искали. А что собирались делать, когда найдёте?
— Не знаю. — Профессор не мог оторвать глаз от эскиза. — Пока не приехал сюда, я надеялся, что вы не подозреваете, чем владеете, и, возможно, мне удастся убедить вас продать эскиз мне. Но, разумеется, он должен остаться здесь! — добавил доктор совершенно искренне. — Он принадлежит этому дому, вам. И воспоминаниям его дочери.
— А что, если… — Мэдди замялась. — Что, если вы его возьмёте на время?
— Тогда я отвезу эскиз в университет, попрошу мастера, которому доверяю — он учился у Скеллансена, — сделать копию, а потом, если вы не будете против, попрошу изготовить витраж точно по эскизу. Полагаю, университет может по моей просьбе выставить витраж для всеобщего обозрения. — Он дотронулся до края картины, который слегка потёрся от времени. — А возможно, я решусь на большее и изготовлю такой же для вас. Чтобы сохранить.
— Отлично задумано, — сказал мистер Пайн. — Как считаешь, Майло?
— Думаю, решение должна принимать Мэдди. То есть Эдди.
Мама Майло кивнула:
— Согласна.
— Тогда я думаю, что вам стоит на время забрать картину, — заявила Мэдди профессору. — Берегите её, чтобы ничего с ней не случилось. Я буду рада, если другие люди увидят эту картину.
— Твой отец был и моим героем, — признался доктор Гауэрвайн. — Возможно, мы когда-нибудь ещё поговорим об этом.
Мэдди просияла.
— С удовольствием!
Майло испытал ту же радость, как в тот раз, когда миссис Геревард открыла Оуэну историю Лэнсдегауна. Семья Мэдди погибла, но перед ней человек, которому можно рассказать об отце и который бережно сохранит её рассказ.
Миссис Пайн подошла к сыну и обняла его за плечи.
— Неплохое Рождество, что ни говори? Пусть даже и не такое, как ты ожидал.
