Шура, худенькая, энергичная, с коротко подстриженными русыми волосами, тронутыми сединой, подперев щеку, рассказывала о своей несчастной неразделенной любви, вследствие которой она вышла замуж без любви и двадцать пять лет жила с нелюбимым из-за детей.
— Так что правильно ты все сделала, Танюша. Лучше одной, чем лишь бы с кем.
Шуре было шестьдесят, и Таня не возражала против ее «ты», но и сама не выкала.
— Все так, Шурочка. Но я понимаю, что одной растить ребенка неправильно. У Павлика должен быть отец. Он хоть и маленький, а все равно повторяет за Ксюшей, когда та лопочет: «Папа, папа». Я не могу слышать, как он говорит «папа», сердце разрывается.
— Тогда подумай насчет Максима. Может, еще не поздно?
— Поздно, Шурочка. Он женился.
Максим и вправду женился. А месяц назад мэр Левченко был отстранен от должности и на него завели уголовное дело. Максим больше не работал с этим человеком. Но изменить что-то она уже не могла. Да и не хотела.
Разговор с Шурой разбередил душу. Няня ушла к себе, она жила в соседнем доме. А Таня еще долго сидела, глядя куда-то в темноту окна и думая о своем. Вдруг, повинуясь внезапному порыву, она бросилась к книжной полке и стала вытаскивать книги, одну за другой. Она помнила, что положила его письмо в одну из маминых книг.
Дрожащими руками она нажимала кнопки телефона, не думая о том, что уже второй час ночи… Голос на том конце был хриплым, сонным, но Танино сердце подскочило от радости. Это был, несомненно, его голос. Столько лет прошло! Что угодно могло случиться. Но он был жив. Слава Богу!
— Привет. Это я, — сказала она, смущаясь собственной глупости.
Сейчас он спросит: «Кто я?» И будет прав. Но он не спросил.
— Таня? Здравствуй.
— Здравствуй. Я поздно? Ты, наверное, уже спал.
— Не важно.
— Вот… Решила позвонить…
— Вернулась?
— Давно.
— Что ж не звонила?
— Да так.
— Ты одна?
— Нет. У меня теперь сын.
— Поздравляю… Большой?
— Ага. Сегодня исполнился год.
Таня догадалась, что он улыбнулся, когда сказал:
— Действительно большой.
— А твой как?
— Нормально. В армии служит.
Таня замолчала, не зная, о чем говорить дальше. Зачем она позвонила? Что еще они могут сказать друг другу?
— Ты где теперь живешь?
— А откуда ты знаешь, что я переехала?
— Заходил, — буркнул он. — В прошлом году. Там такие хоромы выстроили. По одним окнам видать. Что ж ты адреса не оставила? Хоть бы для меня. Не чужие вроде.
У Тани тепло разлилось по сердцу, а к горлу подступили слезы.
— Прости, Феденька. Не сообразила я как-то.
— Да ладно, — протянул он, и Таня поняла, что его обрадовало ее «Феденька».
— Замужем? — строго, как отец, спросил он.
— Нет.
— Ясно. А с работой как? Доктором наук стала?
— Стала.
— Молодец. Поздравляю. Значит, всего, чего хотела, добилась?
— Не совсем, — осторожно ответила Таня.
Федька молчал. И она молчала.
— Телефон-то дашь?
— Конечно. Записывай.
После разговора стало легче. Пусть ничего не будет, но все же есть надежда. Без надежды жизнь не в радость…
Танина жизнь вошла в свою колею. Все больше работы в университете. Все меньше времени дома. Приходилось часто разъезжать. Ее приглашали на симпозиумы в разные города, в другие страны. Мало стало свободных и так любимых ею вечеров, когда она работала, а рядом возился Павлик. Мальчик был прехорошенький. Сын походил на нее, но был не рыженьким, а светло-русым. Густые волосенки его вились в кудри. Зеленые глаза светились умом и лукавством. Он был таким обаятельным мальчуганом, что не хватало сил даже отругать его за шалости. Наверное, он был похож на ее отца. Не зря же ни одна женщина не могла устоять перед его обаянием. Не хватало только, чтобы он вырос таким же ловеласом. Таня старалась воспитывать сына строго и прививать ему чувство долга, чего, как она считала, явно недоставало ее отцу.
— Павлуша не пойдет гулять, пока не унесет все машинки на коврик! — медленно говорила она, строго подняв палец, и не позволяла Шуре убирать за ним.
Павлик был сообразительным и быстро понимал, что разжалобить маму ему не удастся. А еще он очень любил, когда его хвалили. Если он убирал свои игрушки, мама всегда говорила:
— Павлуша — умница. Павлуша — молодец. — И покупала шоколадку.
Но не шоколадка радовала его, а мамино одобрение. Мама у него была красивая и умная. Самая главная из умных — профессор. Так говорила Шура, а Шура все знает. Вопрос о папе пока у него не возникал. Ему было хорошо с мамой и с Шурой. Папа был у Ксюши. И еще у нее была мама. А у него — мама и Шура. Значит, все правильно.
Как-то вечером Таня работала над новой книгой. Она была в отпуске. Ехать никуда не хотелось. Свою страсть к путешествиям она уже утолила в многочисленных командировках. Для нее теперь самым лучшим местом был ее дом, а самым дорогим существом — сын. Шуру она отпустила на море с внуками и целыми днями занималась Павликом, а вечерами работала за компьютером.
Был вечер. Павлик после их длительной прогулки по зоопарку лежал на диване и смотрел мультики. Таня работала, сидя за ноутбуком, изредка отвлекаясь на забавные фразы мультяшных героев. Звонок в дверь удивил ее. Инна с мужем и дочкой — на отдыхе. Шура — тоже. Людмила Борисовна — в больнице. У Нади гостят родственники. Нахмурившись, она подошла к двери:
— Кто там?
— Я.
Он ответил так же, как она в ту ночь по телефону. И она, как и он, не спросила: «Кто?» Она знала…
Федор переступил порог с большой дорожной сумкой наперевес. Выглядел он лучше, чем она себе представляла. Такой же высокий, немного седой, но не лысый. Только уже не настолько худой, как прежде. И глаза те же: черные, бездонные, как омут. С минуту они молча изучали друг друга.
— Ты не изменилась, — сказал он. — И время тебя не берет.
— Еще скажи: ведьма! — усмехнулась Таня.
— Есть маленько. — Его губы тоже слегка дрогнули в улыбке. — Я тут подумал… Сын у меня женился. У Лены другой мужчина есть. Он ее любит… Давай все же попробуем… Негоже мальчишке без отца расти…
…Таня на минуту остановилась. От долгого сидения ныла спина. Надо встать, размяться. Если бы Федор увидел, выругал бы. Но она не может по-другому. Когда заработается, то ни о каком отдыхе не может быть и речи. Не встанет, пока глаза не слипнутся…
