Он сложил руки за спиной, обошел Максимку. Алина вдруг поймала себя на мысли, что Скиталец не вызывал у нее страха. Злость, отвращение, но не страх. Впрочем, она понимала, что это временно.
Скиталец прошелся по арене и снова заговорил, его выразительному громкому голосу могли бы позавидовать маститые ораторы:
– А ведь многие из вас любили меня и любят! Я вносил в этот убогий мирок разнообразие, всегда старался сделать его более ярким. А какие праздники я устраивал, а? – он вскинул руки. – Со мной было весело! Уверен, вы еще не раз скажете: «Жаль, что он покинул нас. Жаль, что его здесь больше нет». И клянусь вам, я услышу эти эгоистичные, но приятные слова, даже если буду в другой вселенной. Услышу и возрадуюсь, ведь даже мое многовековое заключение здесь было исполнено смысла. Это как плевок в тех, кто упрятал меня сюда! Их ожидания не оправдались, они выиграли битву, но не войну. И где сейчас теперь эти суки драные?! Их нет! Я больше их не чувствую. Мои агенты по всему миру не смогли их обнаружить! Сгинули, а я, мать вашу, живее всех живых! Вот им, а не моя жизнь! – он согнулся, приложив локоть к паху и выставив кулак. – Вот им! Пока они приближались к забвению, я строил общество воскрешенных. Выбирал достойных и вырывал их из лап самой смерти. Я предоставлял выбор. У всех вас, дамы и господа, был выбор…
– У меня не было! – выкрикнула Алина, нависнув над парапетом.
Еще секунду назад она и не думала показывать гонор, но в голове что-то замкнуло, и слова вырвались из глотки как пробка из бутылки шампанского.
И наступила тишина.
Молчали зрители, молчал Скиталец. Алина с долей злорадства осознала, что сделала сейчас то, что этот мир под желтым небом наверняка еще не видывал: нагло перебила могущественного демона! Если бы она поглядела влево, то наткнулась бы на уважительные взгляды некоторых учителей.
Скиталец, видимо, понял, что пауза затянулась. Он вытянул руку, указав пальцем на Алину.
– Эй, мамочка, это спектакль одного актера! Прошу, не порть своими выкриками мой страстный монолог. А то языка лишишься.
Алина не отрывала взгляда от существа внизу. Ей подумалось, что в скором времени она еще поплатится за этот выкрик, но сейчас испытывала торжество.
А Скиталец продолжил свой прощальный монолог. Говорил о выборах, которые нужно провести, чтобы проголосовать за нового лидера общества воскрешенных. Предложил кандидатуру Клауса Мунка и посоветовал ни за что не выбирать Барона Субботу, потому что он скучный. Говорил о демократии и о том, что у него везде есть глаза и что он будет приглядывать за всеми. Зрители то и дело разбавляли его речь аплодисментами и одобрительными репликами.
Алина все это время стояла, скрестив руки на груди. Смотрела на Максимку. Давешнее торжество растворилось, вернулась душевная боль.
Свою речь Скиталец закончил серией воздушных поцелуев и порывистых поклонов. А потом он развернулся и театральным размашистым жестом руки указал на широкую каменную стену между зрительскими рядами.
Алина напряглась, понимая, что начинается вторая, возможно, заключительная часть спектакля «Проводы демона».
Раздался жуткий скрежет, стена в сегменте амфитеатра начала движение вправо, открывая вид на широкую, мощенную плитами дорогу. Когда стена полностью исчезла в нише и скрежет скрытых механизмов стих, Скиталец выкрикнул:
– Пора!
Его тело стало разбухать, красные прожилки засветились ярче. Удлинялась шея, на спине рос горб, с хрустом и чавканьем фигура Скитальца меняла форму.
Алина глядела на эту трансформацию, прикусив губу. Страх, наконец, дал о себе знать, сердце пустилось в бешеный галоп, по коже побежали мурашки.
Чудовище росло. Из темной плоти вырвались отростки, которые с сухим треском надломились в нескольких местах, образовав мощные паучьи лапы. Горб пронзили изнутри острые шипы, вдоль продолговатого тела полезла щетина. Воздух вокруг чудовища дрожал, делая очертания размытыми, лишь черные дыры глаз, размером с колесо автобуса, выделялись на общем фоне четко, словно существовали сами по себе и по своим физическим законам. Каждая из шести лап приподнялась поочередно и резко, будто гигантское копье, врезалась в землю арены.
Зрители сидели молча. Лица многих были бледны. Некоторые люди глядели себе под ноги, а кто-то, особо впечатлительный, прикрывал глаза ладонями, отгородившись от жуткого зрелища.
Шея чудовища удлинялась, противоестественно вытягивалась, приближая уродливую голову к ложу, где стояли Алина, Ольга и учителя. Змеевидная шея извивалась над зрительскими рядами, паучьи лапы то поднимались, то опускались, вспарывая каменистый грунт.
Голова Скитальца достигла уровня верхней ложи. Некоторые учителя отпрянули от парапета, но в целом все держались с достоинством, не выказывая эмоций.
Алина забыла, как дышать, ее ладони вспотели, ноги стали ватными. В сознании, причиняя боль, пульсировала мысль: «Монстр из ночных кошмаров и Максимка! Они станут одним целым!» Когда Скиталец был в образе человека, все это казалось менее безумным, чем сейчас.
Голова чудовища на длинной шее медленно двигалась вдоль ложи, большие бездонные глаза поочередно осматривали учителей. А те кланялись, прощаясь с могущественным узником Древнего города. Голова на несколько мгновений застыла напротив Ольги, затем переместилась к Алине.
Алина почуяла резкий аммиачный запах, к горлу подкатила тошнота. Хотелось отвернуться, но она усилием воли заставила себя смотреть на голову существа, похожую одновременно на лошадиную и на голову какого-то насекомого. Вытянутую морду покрывала сеть трещин, в которых будто бы пульсировала раскаленная лава, а в колодцах глаз мерцали далекие звезды.
«Встретимся на той стороне, мамочка», – услышала Алина голос в своей голове. Голос, похожий на шелест листвы.
Перед мысленным взором в обратном порядке замелькали сцены из недавнего прошлого: мост через бездну, падающий во тьме снег; мертвый лес, похожий на выцветшую фотографию; битва с карликами, растерзанный труп Цезаря на пыльной дороге…
Образы мелькали, как кадры кинохроники.
Федор и его гостиная, украшенная индейскими масками; крыша высотного дома и огни вечернего города; Ольга, молотком угрожающая Антону; радостный Максимка с удочкой…
Каждый кадр вызывал у Алины чувства, которые она испытывала тогда, в прошлом, когда была участницей этих событий.
Божья коровка, летящая навстречу грозовому фронту; Виталий Аркадьевич с синей панамой на голове и с корзинкой, полной спелой клубники, в руке; поминки, похороны, траурные лица, крест на могиле Лира, железнодорожный перрон, электричка, московская квартира, сотовый телефон…
На этом хроника прекратилась, но после нее, как неутешительный итог, осталась мысль: «Все началось со звонка. С известия о смерти деда». Отчаянно захотелось вернуться в прошлое и разбить чертов телефон. Это желание буквально разрывало мозг на части.
