От запаха горелой плоти начало тошнить. Мораш поспешил закрыть дверь и прикрыл нос рукавом. Больше всего на свете ему хотелось оказаться подальше отсюда.
— Калеш? — раздался нежный женский голос, — что здесь творится, мой князь?
Мораш обернулся на голос и обомлел. Мысли — и дурные, и дерзкие — всякие, тотчас же улетучились, оставив место лишь восхищению. То была невероятная красавица — рослая, с полными бёдрами и грудями, с длинными курчавыми волосами цвета красного золота. Шёлковая, почти светящаяся кожа, мягкие губы и глубокие, как бездонное озеро, малахитовые глаза. Лоб её у самых корней волос венчали небольшие рога, загнутые, как края полумесяца внутрь. Мораш не видывал таких красавиц — ни до, ни после этой встречи. Дыхание владыки перехватило: он почувствовал, что готов, если не овладеть ею тотчас же, то увезти на край Межгорья и запереть в башне под замок — чтобы никто в мире кроме него не мог любоваться такой красотой.
— Смотри, не захлебнись слюной, — прошептал ему на ухо Калеш.
— Здравствуй, Арая, — поприветствовал её Калеш, — я привёл с собой братьев.
— О, Калеш, — Арая бросилась ему на шею и обвила руками, — ужасная битва. Её не должно было быть! Мы должны пойти к отцу и положить этому край.
— К отцу? — переспросил Авгур, — ты — дочь Верховного дьявола?
— Да, — величественно улыбнулась Арая, — и наш брак даст новый…
Калеш не дал ей договорить. Одним ловким движением он воткнул в её живот меч и разрубил пополам. Затем отнял голову и руки.
— Остановись!
Авгур обхватил его сзади за талию. Калеш остервенело махал в воздухе мечом, ноздри его раздувались от ярости.
— Наш? С тобой? Да как ты только посмела, рыжая шлюха!
Мораш изловчился и отнял у него меч. Калеш продолжал свирепствовать, больно толкая Авгура острыми локтями.
— Достаточно! — закричал Мораш, — хватит!
— Возьми её голову, — велел ему Калеш, — мы завернём её в золотой платок и отошлём дьяволу. Пусть знает, что коварство владык куда сильнее его неуёмной спеси!
— Нет, — решительно сказал Мораш, — я не буду этого делать.
— Ты слаб, — презрительно сказал Калеш.
Он высвободился из рук Авгура и подошёл к голове дьяволицы. Арая смотрела на него, сверкая малахитовыми глазами, а по щекам текли слёзы.
— Ты знаешь, что я бессмертна? — спросила она.
— Придётся тебя сжечь, — пожал плечами Калеш, — всю.
— Не поможет, — рассмеялась голова, — ты помнишь, что говорил мне, владыка?
— Я много чего говорю своим девкам.
— Я ведь ждала дитя…
— Знаю, — на лице Калеша расцвела улыбка, тут же сменившаяся злобной гримасой, — но мне не нужно твоё отродье.
— Это было единственное дитя, — плача, продолжила голова, — единственное, кого я могла родить. Я выбрала тебя, красивый владыка…
— И это знатная весть: твой отец станет последним Верховным дьяволом!
— Станет, — отрешённо сказала Арая, и глаза её почернели, — но и ты узнаешь, Калеш, что такое проклятие дьяволицы! Твоё семя навеки станет бесплодным. А самый могущественный и прекрасный владыка твоей семьи не сможет возлечь ни с одной женщиной, кроме меня.
— Ай да напугала! — воскликнул Калеш и воткнул меч в её распахнутый рот.
Дьяволица замолчала, заливаясь кровью. Зрачки её закатились и стали белыми, как саван. Калеш рассмеялся, выпуская в неё пламя. Однако синие язычки плясали вокруг, не занимая плоть. Арая смотрела на владыку, а в глазах её плясало торжество.
— Семя станет бесплодным, — звенело вокург, — бесплодным!
— А-ах.
Калеш вдруг схватился за пах, и лицо его исказилось от боли.
— Вот тварь!
— Идём отсюда!
Мораш с Авгуром подхватили скорчившегося от боли брата под руки и потащили к выходу. Меч Калеша так и остался торчать вот рту Араи, но никто не стал за ним возвращаться. Им стоило торопиться, пока в пещеру не пожаловали обозлённые дьяволы. Тогда отцу не увидеть было бы даже их тел.
Они неслись по коридору. Калеш продолжал стонать, но уже пытался идти сам.
— Тварь, — то и дело хрипел он, оглядываясь, — мерзкая тварь.
Мораш молчал. Ему было жаль брата, и в то же время он считал, что Калеш обошёлся с влюблённой в него дьяволицей не просто жестоко.
Жестоко было бы отрубить ей голову при встрече. Но то, что сотворил Калеш…
Даже оплакивая братьев, Мораш не мог принять столь вероломной расправы.
Часть пятая. Умысел
Глава 2
500 лет спустя
— Зачем ты пришёл, Авгур? — спросил Мораш, — я тебя не звал.
— Ты забываешь, что я тоже могу слышать, — тихо сказал брат, — что ты задумал?
Два владыки стояли у водопада Забвения и смотрели на бурлящие воды, уносившие под землю миллионы угасших жизней. Там был источник, питающий саму жизнь, дающий силу ярости и магии, благодаря которым каждое существо в Межгорье могло оставаться тем, кем суждено было стать при рождении. Источник создавал и разрушал, отдавал и требовал обратно. Никто не мог повелевать источником, кроме тиранов, да и те могли лишь направлять его силу.
Источник ведал тайнами судеб, и ничто на свете не могло его удивить, поэтому уже несколько тысяч лет он был нем и безразличен ко всем, кто приходил к его водам, чтобы испытать его милость или воззвать к справедливости.
Вот и сегодня источник молчал, хотя Морашу казалось, будто реки крови стремятся вниз, смешиваясь с потоками водопада.
Младший из трёх братьев провёл несколько ночей в размышлениях. Глаза его запали, а морщины сделались глубже, однако он не чувствовал усталости. Ярость бурлила в нём, как воды в озере, но за эти дни она стала холодной, как он того и хотел.
Мораш сразу почувствовал присутствие Авгура и поморщился. Он не хотел вмешивать брата. Тем более что не был уверен до конца, чью сторону он выберет. Мораш больше ни в чём не был уверен.
— Ты долго будешь молчать? — поинтересовался Авгур.
— Молчать получается лучше всего, — скривился Мораш.
— Ты на что-то намекаешь?
— Тебе лучше знать.
— Я не стану слушать оскорбления.
— Тогда уйди, — посоветовал Мораш.
— Нет, — возразил брат, — хочу знать, что ты задумал.
Мораш вертел в руке обнажённый клинок, любуясь, как переливаются камни на рукояти, как играет закалённое столетиями лезвие. Холодный блеск стали успокаивал его.
— Знаешь, брат, когда годами смотришь в лицо лжи, то запоминаешь его до малейшей чёрточки. И сможешь узнать везде — даже по движению глаз. Ложь невозможно укрыть — она проступит даже на гладко отполированной маске.
