Снискав репутацию прекрасного драматурга, Никколо вновь обратил пристальное внимание на международную политику. В Франческо Гвиччардини он обрел достойного интеллектуального оппонента, схожего в чем-то с Франческо Веттори, но обладавшего куда большими политическими связями. Против воли отца — старший Гвиччардини противился желанию сына жениться на даме из более привилегированного рода и к тому же без крупного приданого — он взял в жены одну из дочерей Аламанно Сальвиати, тем самым войдя в избранную группу противников Пьеро Содерини, и к возвращению Медичи сумел сделать стремительную карьеру при дворе понтифика. Франческо, по образованию законовед, обладал острым критическим умом, который шел рука об руку с граничившей с безжалостностью решимостью. Будучи правителем Модены, он жестоко подавил заговор, не погнушавшись пытками, изгнанием и казнями виновных. Однако Гвиччардини обладал озорным и поистине флорентийским чувством юмора, а также даром разбираться в людях и ситуациях. Франческо и Никколо происходили из одной и той же культурной среды (Гвиччардини был учеником прославленного гуманиста Марсилио Фичино), обоих отличала любовь к истории и живой интерес к искусству государственного правления. Однако в отличие от Никколо, который прежде всего был теоретиком, Франческо подходил к политике чисто практически и, кроме того, был наделен способностью непременно доводить начатое до конца, которой явно недоставало Макиавелли. Раз за разом несгибаемая логика Франческо разрушала воздушные замки Никколо. И все же он отдавал должное способностям и опыту Макиавелли. Более того, он оказался для него надежным другом, который без долгих колебаний решил поднять Никколо на более высокий уровень политики. И на самом деле деятельность Макиавелли за последние два года все теснее связывалась с деятельностью Гвиччардини.
В середине января 1526 года Карл V и плененный король Франциск I подписали Мадридский мир, согласно которому в обмен на его освобождение король Франции официально отказывался от своих притязаний на Милан, Неаполь и Бургундию, а также соглашался помиловать и полностью реабилитировать Карла, герцога Бургундского, вернув ему право на конфискованные земли (коннетабль Франции и правитель Милана Шарль де Бурбон повздорил с королем из-за наследства и территориальных притязаний). Весть о мирном договоре застала многих врасплох, в том числе и Макиавелли. Но Гвиччардини предсказывал Никколо, что Карл никогда не освободит Франциска I, и, даже узнав о соглашении Франции с империей, он непреклонно верил в то, что император никогда не освободит короля, но, правда, тут же добавлял, что если такое и произойдет, стало быть, Карл поступит крайне опрометчиво. В любом случае Франциску придется придерживаться условий договора из боязни лишиться королевства, как он уже лишился Италии. И теперь итальянцам вновь пришлось самим бороться за свою независимость — при возможном содействии французов, — и тут Никколо предложил свой генеральный план: папа должен ввести в игру Джованни де Медичи — отважного и талантливого военачальника, вселявшего страх в испанцев. Таким образом, Климент VII получал возможность собрать достойную армию и, возможно, склонить французского монарха на свою сторону.
Макиавелли изложил свои соображения в письме Филиппо Строцци, который 26 апреля ответил, что дал прочесть письмо Никколо папе. Но Климент VII возражал против использования Джованни на том основании, что раз Франциск I на свободе, то он обязательно будет соблюдать соглашение. Более того, Джованни не мог бы собрать армию, не располагая соответствующими средствами, а как только понтифик предоставил бы ему их, все сразу же разгадали бы их хитрость — Медичи оказались бы на службе у Франции, а финансировать его было равнозначно объявлению войны императору. Климент имел веские основания, чтобы действовать осмотрительно, поскольку несколькими месяцами ранее герцог Милана Франческо Сфорца попытался с помощью своего секретаря Джироламо Мороне (также пытавшегося убедить командующего армией империи Фернандо д’Авалоса, маркиза Пескары, переметнуться от Карла V к Франциску I), в результате чего Мороне был арестован, а испанцы заняли крепости Сфорца в Ломбардии. В связи с этим инцидентом Макиавелли сравнивал Сфорца с укрощенным соколом, заявив: «Теперь ему надели на голову кожаный колпачок, и та же участь ждет и остальных правителей [Италии]. Спасения нет: так было предрешено свыше». Примечательно, что Никколо добавил к своей подписи полушутливый титул «историк, трагик и комедиант». Макиавелли оказался прав насчет вскоре последовавшего наступления Габсбургов на Италию, хотя, учитывая его весьма скромный успех как политического аналитика, предсказание можно отнести скорее на счет стечения обстоятельств, нежели его проницательности. Его прогноз относительно освобождения Франциска оказался ошибочным, и еще более ошибочными были его предсказания того, сдержит ли король данное им слово, оказавшись на свободе. Едва успев пересечь границу Франции, Франциск I отверг Мадридский мир, заявив, что подписал его под давлением обстоятельств, и все это невзирая на факт, что в соответствии с условиями договора его сыновья оставались в качестве заложников в Испании. Узнав об этом, Климент VII увидел для себя возможность сыграть в старую игру Медичи «Разделяй и властвуй», и 22 мая Франция, Венеция, герцог Миланский, понтификат и — скрепя сердце — Флоренция объединились в так называемую Коньякскую Лигу с намерением изгнать Габсбургов из Италии. На бумаге пункты договора призывали восстановить статус-кво, существовавший до сражения при Павии, до освобождения французских принцев и до запрета Карла V ступать на земли Италии с войсками, разве что со скромной свитой. В случае отказа императора принять эти условия союзники поклялись начать войну и изгнать его из Неаполитанского королевства.
Никто не питал иллюзий насчет того, что император примет столь унизительные условия, и Климент VII уже приступил к планированию нанесения удара по Габсбургу. 3 апреля Макиавелли получил письмо от Франческо Гвиччардини от имени папы, содержавшее указание отправиться вместе с знаменитым инженером, а тогда — военным архитектором Педро Наварро — бывшим специалистом по проведению осады, перебежчиком и пиратом — для осмотра крепостных стен Флоренции и подготовки к возможной осаде города. Выбор пал на Никколо, поскольку его считали знатоком военного дела: седьмая глава его трактата «О военном искусстве» отдельно посвящалась осадам городов — и, по общепринятому мнению, была лучшей во всей книге. Сыграла свою роль и поддержка Гвиччардини и Строцци, оба переговорили об этом с понтификом.
На следующий день Макиавелли ответил Гвиччардини, сообщив ему о беседах с кардиналом Пассерини касательно различных вариантов, предложенных Климентом VII для усиления обороны Флоренции. Никколо без промедления отбросил его предложение продолжить стену в южном направлении для прикрытия ею монастыря Сан-Миниато: для охраны этого участка потребовались бы многочисленные силы. Что же касалось второго предложения, сузить кольцо укреплений и снести целый квартал Санто-Спирито, Макиавелли считал, что это будет «сложно и непонятно». Иными словами, жители квартала, включая самых ярых сторонников Медичи, не потерпят, чтобы их жилища снесли. Вместо этого Никколо предложил компромиссный план: частично сократить, частично растянуть и частично снести укрепления на южном берегу Арно. Но он обещал дождаться прибытия Наварро и только потом передать для понтифика официальный отчет.
