Легче от этого мне не стало.
– Артём! – позвал его я. Он успел сорвать сухую травинку и жевал её, часто сплёвывая.
– Артём, – повторил я дрогнувшим голосом, – я не могу сейчас отдать тебе деньги!
Он ещё раз сплюнул, бросил травинку.
– Я знаю, писатель. Знаю, что ты без работы. Я даже знаю про Верку. Я много чего знаю. Что ты уезжать собрался, например, – немного самодовольно улыбнулся он.
«Знал бы ты всё – не стоял бы сейчас со мной!» – подумал я.
– Откуда?
– Таньку видел. Она от Супруна опять ушла…
– Почему опять?
– Да потому что Танька не может без того, чтобы чьи-то сопли на свой кулак не наматывать.
– Понятно…
– Какая погода, а? Сейчас бы здесь шашлычок замутить. Да и вообще – дачку бы здесь, а, Серёг?
И он весело посмотрел на меня. От его взгляда мне стало тоскливо и тошно. Захотелось выть волком. Но волки, кажется, не виляют хвостом. А я – примерно этим я сейчас и занимался.
В машине я сидел молча. Когда Артём вырулил на шоссе, резкий дождь вдруг забарабанил по крыше. Неровные струи его косо стекали по стёклам. Артём включил дворники. «Может, и меня выметут?» – подумал я.
– Артём, – я давно хотел задать этот вопрос, – откуда у тебя пистолет?
– Купил, – ответил он так, будто пистолет – это колбаса, продающаяся в каждом магазине.
– В смысле?
– Ты не понял, что ли? Это же травматика… Не боевой!
– А-а… А Веденяпин? А Светлана Назарова и этот… другой?
– А… Веденяпин? У меня сотрудница про декабристов писала… Вот мне фамилия и засела. А Назарова и Мудров – типа тебя. Доверились известной фамилии. Куда ты прёшь? – сказал он про кого-то на дороге.
Там, где шоссе вплотную подходило к заливу, Артём притормозил.
– Красиво, а? – вытащенные на берег, покинутые и ржавые, на песке в разных позах лежали несколько погибших корабликов. Вернее, катерков… Один из них ощетинился мачтами. Мачтами-мечтами… Но Артём глядел не туда, а куда-то дальше, в самую глубь залива. Серые скучные волны укачивали взгляд.
– Знаешь, писатель, я тебе завидую… Я бы хотел посмотреть на свой город новыми, не привыкшими глазами.
Мы помолчали…
– Ну всё, поехали… Сейчас машину поставим и где-нибудь посидим. Если бы не руль, я бы давно присосался…
– Текилу? Ты будешь текилу? – вопрошал он меня спустя полчаса. – Или ром?
– Я не пил ни того ни другого.
– Это как?
Когда на столе появилось по рюмке и того, и этого, я произнёс:
– Артём, ты ведь знал, что я уезжаю. Почему ты не спросил меня о деньгах?
– Ну, наверное, потому, что я верю в дружбу, писатель… Ты где сейчас?
– Да тут, у одних… В больнице познакомились.
– Когда едешь? – опять спросил он осторожно.
– Да хоть сегодня, – усмехнулся я.
– И когда обратно? – я вдруг понял, что для Артёма моё возвращение очевидно.
– Квартиру сдам…
– Так а у тебя…
– Да съехали.
– А-а…
– В любом случае деньги я пришлю раньше, чем приеду.
– Дело не в деньгах! Я знаю, что ты вернёшь! Я не уверен, что ты вернёшься…
– И я… – пришлось признаться мне.
– Ты потерпел поражение? Прими его и сделай выводы.
«Знал бы ты, Артём, сколько поражений я успел потерпеть!»
Выводы я сделал. Теперь каждый камень этого города вызывал во мне жгучий стыд. Я побывал любовником актрисы! Попробовался в писатели! Выяснил же, что не гожусь даже в почтальоны! Петербург настойчиво напоминал мне, что я лишний в его хозяйстве. И наверное, пригожусь там, где мне довелось родиться. Выяснилось, что кубанские немцы не приживаются на петербургской земле. Может, не стоило и пробовать?
Чувство стыда перекрывало все остальные чувства настолько, что я не ощущал даже опьянения.
Когда Артём отлучился в уборную, мне захотелось встать и уйти! Но, увы, в отличие от волка у каждой собаки должен быть хозяин. И собака обязана подчиняться его прихотям.
– Позвони мне, когда купишь билет, – мы прощались под козырьком кафе. Дождь лил с удвоенной силой. Мы должны были перекрикивать его шум.
– Ага…
Я достал записную книжку, подаренную им в больнице. Написал в ней мой м-ский телефон. Вырвал листочек и протянул Артёму.
– Это… Если что…
Мы пожали друг другу руки.
Артём не знал, что денег на билет у меня не осталось. Беды накатывались лениво и неотступно, как волны Финского залива сегодняшним вечером.
К Осе
Проводив Мишу и Гулю на работу, я принялся искать деньги. Вариант с гитарой был глух – разве что встать с ней где-нибудь в пешеходном переходе. Причём в качестве товара, а не инструмента. Родилась и тут же увяла мысль устроиться грузчиком – я не мог себе позволить не спаивать Михаила ещё хотя бы неделю. Мне хотелось бежать! Было стыдно даже выходить на улицу.
К книгам я не прикасался. Они были зримым и постоянно напоминающим о себе теснотой в углу кухни памятником моей глупости. Что было с ними делать – я не знал.
Телефонная книга была исчерпана. Я даже позвонил Максу в М-ск, надеясь попросить его прислать мне денег на обратный билет.
Когда я представился, его мать заговорила со мной радостно и взволнованно. Я понял, что в М-ске меня давно потеряли. По её словам, Макс уехал в Коктебель и вернётся не раньше, чем через две недели. «Две недели в Коктебеле…»
Решать надо было что-то прямо сейчас!
Я вышел на балкон. Закурил, глядя на играющих в песочнице малышей. До меня доносились их отдельные реплики. Две мамы, одна из них с коляской, сидели неподалёку. Детская идиллия казалась мне абсолютной.
– Вера, ну помоги ты ему встать! – оторвалась от щебетанья с подругой та, что без коляски.
Там, в песочнице, старшая девочка тянула руки к годовалому малышу. Подымала его, и малыш, делая несколько шагов, снова падал в песок.
В другом настроении я бы улыбнулся.
«Вера, – думал я механически, – помоги ему встать, – и снова, стряхнув наваждение: – Вера, помоги ему встать…»
С чердака головы, как старые, пыльные книги, на меня посыпались цифры.
– Вера! – проорал я в трубку, когда услышал соединение.
– Сейчас позову, – откликнулись там. Я немного погорячился.
– Аллё! – детский, встревоженный её голос заставил меня поморщиться от стыда.
