Внутреннее убранство моего жилища, пожалуй, поразило бы аскетизмом даже многих обитателей дикой Иннуру, а не то что избалованных многовековым комфортом иномейцев. Крыша, сработанная из дуодуо – местного собрата земного бамбука, только прочного, как железо, и вовек не гниющего, стены, сплетённые из местной лозы, – причём количество и размер щелей в тех стенах обеспечивали не только беспрепятственную вентиляцию, но и достойное освещение. Дверь также была плетёной и вдобавок ещё приставной, то есть без всяких петель. Отдельный восторг администрации турбюро вызвал длинный деревянный засов, посредством коего дверь крепилась в проёме, хотя я решительно не понимал, чего в нём такого – да в средней полосе России до сих пор таким способом запирают всякие курятники… и на прекрасной Иноме, как я понимаю, десять тысяч суток назад подобные запоры имели всеобщее распространение. Но особенно нравится местным аборигенам моя мебель – массивный стол из цельной доски на трёх ножках и чуть менее массивные лавки. Материал для сих поделок предоставила могучая ройра, росшая над обрывом и рухнувшая однажды по причине старости. Администрация турбюро широко распространила версию, что я вырубил данные изделия исключительно при помощи топора, по некоторым непроверенным сведениям, каменного. Хотя, разумеется, вырезал я эти деревянные плахи при помощи обычного гразерного резака – раз-раз, и готово. Думаю, многие туристы также огорчились бы, узнав, что меж слоями стеблей дуодуо упрятана прочная пластиковая плёнка, ведь никакой шалаш не в силах обеспечить сносную защиту против здешних ливней. Так что дурят туристов не только на дикой и малокультурной Иннуру…
Единственной уступкой цивилизации была моя кровать, резко контрастировавшая с первобытным интерьером. Два светящихся зелёным овальных обруча, висящие без всякой опоры один над другим… отличная штука эта гравипостель, доложу я вам. И вроде бы не невесомость, в невесомости вообще-то спать некомфортно, скорее похоже на плавание в бассейне с сухой водой… впрочем, это уже как настроишь, можно задать такую жёсткость, что будешь лежать словно на стеклянной плите. Но в целом вещь, а уж для секса – вещь абсолютно незаменимая.
Потянувшись, я уселся за стол, придвинул к себе стопку бумажных листов. Достал из гранёного стеклянного стакана шариковую авторучку. Стакан и набор авторучек, кстати, мне был доставлен с моей прародины. Специально. Вот так вот, ребята. А вы как думали? Образование, полученное мною на далёкой Иннуру, не позволяло рассчитывать даже на маломальски приличную должность на прекрасной Иноме. Погрузочно-разгрузочные и землеройные работы последние шестьсот суток успешно и повсеместно выполняли роботы. Можно было бы, конечно, попробовать устроиться экскурсоводом в то же турбюро – с такой-то экзотикой меня бы, безусловно, взяли, правда, пришлось бы изрядно подучиться… Ещё тут можно не работать вовсе – жить на пособие, автоматически полагающееся любому жителю прекрасной Иноме. Здешнее общество достаточно богато и гуманно, чтобы не морить неудачников голодом, толкая на всяческие преступления. И, если смотреть в корень, чисто материальный уровень был бы заметно повыше, чем у инженера моей прародины, вкалывающего на двух работах. Но мог ли я так низко пасть в глазах моей ненаглядной, и хуже того – в глазах дочуры и позже сына? Папа ни дня не работал – каков пример! Да ваш отец просто говорящее дикое животное, бебебе!..
Так что, собственно, у меня и выхода-то особого не было, кроме как становиться Великим писателем земли иномейской. Благо гипнообучение иномейскому общепланетному языку и прочей азбуке-орфографии заняло всего полдня… то есть примерно месяц по календарю Иннуру.
Когда я притащил свой первый опус-мемуар в местную редакцию, все присутствующие сгрудились возле моей персоны. Редактор пришёл в неописуемый восторг и наотрез отказался переводить нетленные строки в компьютерный текст. Зато, даже не вникнув в сюжет, немедленно сделал мне деловое предложение – снабдить опус обложками из грубо оструганных досок с выжженным по дереву заглавием и верёвочным переплётом. И в таком вот виде растиражировать. Выяснилось, что последняя рукопись (то есть именно написанная от руки) на прекрасной Иноме – светлые небеса, укрепите память! – была сработана суток восемьсот назад… или все девятьсот? Собственно, даже печатные бумажные книги здесь давно стали реликтами и раритетами. А тут рукописная!!!
В общем, предложение показалось мне забавным, и я согласился.
Успех превзошёл все мыслимые и немыслимые ожидания. Наверное, с моим романом-мемуаром могли поспорить тиражами Коран и Библия, да ещё цитатник Мао. Если так пойдёт и дальше, скоро воспоминания иннурийского дикаря станут обязательны к изучению в школе. И совершено естественно, что общественность ждала новых откровений жутко талантливого йети. И совершенно немыслимо было обмануть ожидания собственных дочуры и сынули, безмерно гордящихся уникальным отцом. Так что, ребята, тут я здорово попал…
– Ау! Ты дома?
Голос, который я узнал бы даже в гипнотическом сне. И даже, наверное, в анабиозе.
– Для тебя – всегда и непременно!
Они стояли на прилётной площадке все трое. Стояли и улыбались. И солнце будто просвечивало их насквозь.
– Ка-акие гости! Я не видел вас целую вечность!
– Два церка, это целая вечность? – глаза Вейлы смеялись.
– А то нет! – я округлил глаза, изображая запредельный ужас. – Без тебя, без сына, без дочуры! Два церка! А тебе без меня разве было легко?
– Вообще-то да, трудновато, – в её глазах плясали бесенята. – Пустая гравикойка, и с боков поддувает…
И мы разом рассмеялись.
– Предупредили бы, я бы вам тут сварганил отличный обед.
– Ничего, сварганим вместе. Закажем в конце концов, если твои угодья окажутся недостаточно щедры.
– Па, а ты много за это время написал? – это, разумеется, сынуля. И только тут я заметил на его лобке свежее художество. Живописный шедевр весьма талантливо изображал хватай-дерево, унизанное крючковидными колючками, и извилистую молнию, поражающую то дерево прямо в дупло. Поясняющая надпись гласила – «даже не пытайся уклониться».
– Мать, тебе не кажется, что наш сын находится на переднем краешке моды? На самом краешке…
– Да ай, папа! Сейчас все так ходят!
– Куда дракон, туда и попрыгай, – Иллеа слегка встряхнула скромное мальчишечье достоинство брата, украшенное детским бантиком. – Ну скажи, от чего и кому тут уклоняться-то?
– Тихо, тихо! – пресёк я назревающую перепалку. – Вы чего, ссориться сюда прибыли? Я вас не видел целую вечность! И ужасно соскучился! И давайте решать вопрос с обедом!
В хижине мальчишка немедленно устремился к письменному столу.
– Реан, не дури, – попыталась остановить его сестра. – Потом же самому всю книгу читать неинтересно будет.
– Это тебе бывает неинтересно, а мне всегда интересно! – парировал сын.
На этом интересном месте мы с супругой оставили молодёжь и незаметно выскользнули из хижины.
– М-м… – она наконец-то высвободила собственные губы, облизнулась. – Ну хватит… погоди… вон там же туристы на площадке…
