5 мая 1990 года. Москва. ДС «Олимпийский»
В первых числах мая 1990 года группа «Кино» начинает летний гастрольный тур по стране, организованный Олегом Толмачевым и Юрием Айзеншписом. Открылся тур 5 мая концертом в ДС «Олимпийский» в Москве.
Юрий Каспарян:
«В YouTube я как-то нашел концерт в “Олимпийском”, там все так красиво сделано. Отреставрировано. Здорово, у меня даже в закладках лежит. Нравится смотреть и слушать».[307]
Из воспоминаний очевидца:
«„Олимпийский“, 5 мая. Я там был. Как сейчас помню: билеты по 5 рублей были, один знакомый случайно предложил, вместе и пошли, а так даже не думал, что попаду, – билеты сложно было достать. Мне 15 было тогда. Энергетика того концерта была бешеная. Или это на мою неокрепшую психику так подействовало – я как заряженный ходил после этого концерта еще дня два, такой мощный выход эмоциям был! Помню, как оплавилась зажигалка у приятеля, помню свой охотничий бинокль – здорово было в него все видно с наших не самых близких рядов, соседи периодически брали поглядеть. Помню себя, размахивающего курткой над головой, а рядом стояла девчонка лет пяти и также прыгала вместе со всеми».[308]
Олег Толмачев:
«Билеты были на „Кино“ по пять рублей. Каким образом? Никто же не задавался вопросом никогда. Только Юрик и я знали. У нас была бумага официальная, разрешение. Поэтому на Цоя билеты стоили пять-шесть рублей. В то время ни одному артисту такого не позволялось. Даже Пугачевой. У нее билеты по четыре рубля были. А Цою можно было. Билеты больше трех рублей нельзя было официально продавать. Нам было можно. Почему? Потому что я поехал в Минкульт. Там еврейка сидела знакомая. С помощью друга Юрика, кажется, Давид его звали, она подписала нам эту бумагу, со словами: „Все равно это все скоро развалится“.
А научил нас таким вещам Стас Намин. Я как-то приехал в Киев, когда еще возили оперу „Иисус Христос“. И там была проблема такая. Идет дождь, концерт на стадионе, и мне не сделали навес. Жадные. Я не знаю, куда деваться, звоню Стасу: как быть? Тот орет: „Что ты мне звонишь, сам не можешь придумать?“ А я говорю: „Конечно, не могу, я ж не пойду сам навес делать“. Стас говорит: „Звони сразу в горком. Никуда не надо, сразу в горком“. – „А что говорить?“ – „Как что? Что у тебя 60 американцев, концерт, что все это под патронажем Раисы Максимовны Горбачевой“. Я, естественно, звоню, я ж наглый такой. Юрик испугался, сразу спрятался, в Москве сидит. Звоню, говорю: „Мне Горбачева сказала, ей американские музыканты звонят, жалуются, дождь, их поубивает током, навеса нет“. Что тут началось – я даже не ждал.
Я лежу в гостинице, пью пиво, и ко мне вваливается какая-то делегация мужиков в галстуках, в костюмах. А я уже сказал, что я все, мол, отменяю все, и у вас будут проблемы, будете сами все решать потом вопросы с женой Горбачева. Это меня Стас Намин научил. Я попил кофе, ко мне приехал какой-то начальник в галстуке. Говорит: „Вы ничего не отменяйте, сейчас навес будет“. Ужас: два концерта стоимостью по 15 тысяч, а они навес не ставят. Навес стоимостью 500 рублей. Я говорю: „Давайте я вам сам 500 рублей дам – ставьте“. – „Нет“. Только после распоряжения начальства этот навес поставили за пять секунд. Причем такой навес, что под ним жить можно было.
И вот, короче, та еврейка дала нам официальную бумагу, в которой было написано, что на концерты группы „Кино“ можно продавать билеты по пять рублей. И началось… Мне, когда мы договаривались о концертах, ребята говорят: „Олег, да ради бога, мы и по десять вам заплатили бы, но мы билеты не можем продавать дорого“. И если в России это можно было как-то пробить, то на Украине нельзя было. А мы им – опа – бумагу под нос. Можно».[309]
На сохранившейся видеозаписи концерта в «Олимпийском» всем наверняка запомнился момент, когда пришедший из зала мальчик вручил Виктору баночку пива. Так вот, имя этого мальчика известно, и он, взрослый уже мужчина, поделился своими воспоминаниями.
Иван Титенко:
«Мне было тогда 11 лет. Я летел с родней из Владивостока через Москву на Украину и совершенно случайно с братом попал на концерт. Давно было. Брат дал мне банку пива, я полез на сцену и вручил ее Цою. Он тогда объявил: „Вот, мальчик принес банку пива“, – и пожал мне руку. Улыбка у него такая добрая была, а глаза грустные. Мне запомнился его взгляд: словно он устал от известности, что ли. И что запомнилось мне: в нем была какая-то сила, которая владела толпой».[310]
7–8 мая 1990 года. Ленинград, СКК им. Ленина. «Кино» и Noir Desir
После концертов в «Олимпийском» группа «Кино» едет в Ленинград, где с 7 по 8 мая были запланированы концерты в СКК. Они прошли совместно с французской группой Noir Desir, с музыкантами которой Цой познакомился во время поездки во Францию. На одном из этих концертов случился неприятный инцидент: вокалисту французской группы, выступавшей на разогреве у „Кино“, разбили голову брошенной из зала бутылкой. На втором концерте французская группа не выступала.
Из воспоминаний очевидца:
«1990 год. По всему Ленинграду висят афиши: „Noir Desir (Франция). „Кино“ (СССР)“. Нас трое друзей: я, Леха и Рома по прозвищу Стасик, все трое – фанаты „Кино“, и у нас есть билеты! Noir Desir, естественно, в первом отделении. Кто скрывается под этими непонятными французскими словами, нам, да и большинству поклонников Цоя, неизвестно. Может быть, мужчина, может, женщина, а может, и то и другое вместе. Да никому и не интересно, всех только раздражает, что придется скучать, слушая каких-то французов. День концерта, СКК им. Ленина, мы уже внутри, маемся вместе с остальными в ожидании того момента, когда откроются двери и начнется забег по полю СКК, чтобы „забить“ места у сцены, как можно ближе к кумирам. Удивительно, но нам это удалось, мы в первых рядах, и нам будет все видно. В ожидании начала концерта, а ждать пришлось прилично, в толпе копилось раздражение. К моменту выхода группы Noir Desir СКК готов был взорваться. Бедные французы! Если бы перед концертом им кто-нибудь сказал, что такое выступление перед прогрессивной советской молодежью, они бы как минимум надели бронежилеты. В те славные времена милиция отличалась поразительной наивностью и не завела еще обыкновения обыскивать почтеннейшую публику на входе. Всяк был волен пронести что ему вздумается, и пользовался этой возможностью на всю катушку.
