— Знаю, и все тут, — заявляет Лео многозначительно.
— И все-таки? — не отстаю я.
— Помнишь, мы виделись в кафе, в январе? Тогда ты пила именно такой кофе, — говорит он, передавая мне кружку и усаживаясь на диван на достаточном расстоянии от меня.
— Ты обратил внимание на мой кофе?
— Я обратил внимание на все.
— На что именно? — расспрашиваю я, погружаясь в то знакомое состояние полунеги, которое всегда накатывает на меня в присутствии Лео.
— Ты была в синем свитере. Когда я вошел, помню, ты слегка повернула голову. И еще помню твое выражение лица, когда ты сообщила мне, что вышла замуж.
— И что это было за выражение? — перебиваю я, мысленно желая, чтобы он не упоминал о моем замужестве.
— Ну, такое…
— Какое «такое»?
— Дескать, терпеть-тебя-ненавижу.
— Я никогда тебя не ненавидела.
— Врешь.
— Ну да, было дело, но недолго и совсем чуть-чуть.
— Допустим.
— А сейчас? Думаешь, я тебя все еще ненавижу? — спрашиваю я, осмелев, и смотрю в его карие глаза.
Лео, прищурившись, смотрит на меня, словно пытается найти ответ на вопрос в выражении моего лица, затем говорит:
— Нет, вроде нет. Ненависти не было и тогда, когда мы с тобой летели из Лос-Анджелеса. Помнишь, я спас тебя от того придурка?
— Кошмарный тип, — посмеиваюсь я, притворно вздрагивая.
— Да уж. Иначе, думаю, ты не была бы тогда так рада меня видеть.
Я киваю — не то что бы соглашаюсь с ним, просто предпочитаю воздержаться от комментариев.
— Почему ты так на меня смотришь?
— Да просто странно все это, — говорю я и замолкаю.
Прошло всего десять минут моего так называемого делового визита, а у меня уже почва уходит из-под ног.
— Что именно? Расскажи.
— Нет уж, лучше ты расскажи мне о себе, — прошу, отхлебнув кофе — пожалуй, немного более горячий, чем нужно, но в целом то, что надо.
— Ну… что тебе сказать… Я рад, что ты приехала… рад снова видеть тебя… очень рад, — говорит Лео, задумчиво уставившись в потолок, что дает мне возможность любоваться его ухоженной оливкового цвета кожей и аккуратно подстриженными баками.
— Я тоже рада тебя видеть, — отвечаю смущенно.
— Значит, хорошо, что мы встретились — говорит Лео, потягивая кофе, потом откидывается на спинку дивана и кладет ноги на столик.
— Да, хорошо, — признаю я.
Некоторое время мы сидим, уставившись в пол.
Через несколько секунд наши взгляды встречаются, улыбки сходят с лиц, и я точно знаю, что в этот момент его сердце бьется так же сильно, как и мое, хотя откуда во мне эта уверенность, объяснить не могу. И тут я вспоминаю про Энди. От осознания того, что волна моего раскаяния и вины так быстро схлынула, уступив место странному и очень сильному чувству к Лео, меня тут же накрывает новой, еще большей волной. Как раз в этот миг Лео вслух произносит имя моего мужа.
— Энди знает, что ты здесь?
Вопрос, с одной стороны, очевидный, с другой — довольно прямой. Задавая его, Лео явно хочет понять, нахожусь ли я в его доме исключительно в силу профессиональных интересов.
— Да, — говорю я, понимая, что мой ответ ничего особенно не проясняет.
Мое «да» может означать, что для меня эта поездка — сугубо деловая, так что я мужу рассказала только о работе. Или что я все рассказала Энди. Или что я рассказала только то, что считала нужным, и мы поскандалили, и Энди оставил мне глупую записку на самоклеящейся бумажке.
— И? Как он к этому относится? — интересуется Лео довольно взволнованным тоном.
Я смотрю на чашку и молчу, надеясь, что это предотвратит дальнейшие расспросы.
Должно быть, выражение лица меня выдает, потому что Лео вдруг говорит:
— Извини.
Киваю в ответ, удивляясь, как легко мы понимаем друг друга без слов — и всегда понимали. Мы читаем друг друга как книгу, с ходу интерпретируя самый сложный подтекст.
— А как твоя девушка? — спрашиваю я, переводя стрелки на Лео.
Он пожимает плечами, поднимает руку и щелкает пальцами.
— Мы расстались.
— В смысле, навсегда?
— Да.
— Когда? — спрашиваю я, хотя на самом деле хочу знать, почему и кто от кого ушел.
— Несколько недель назад, — неопределенно отвечает он.
— Ты хочешь… поговорить об этом?
— А ты разве не хочешь?
— Только если тебе не слишком больно, — осторожно отвечаю я.
Лео вздрагивает, а потом начинает говорить короткими рублеными фразами:
— Я рассказал ей, что звонил тебе. Она вышла из себя. Я хотел ей объяснить, что это не то, что она думает. Ну, что ты замужняя женщина и все такое. Она спросила меня, зачем мне тогда все это. Я ответил, что не вижу в этом ничего особенного. А она обвинила меня в том, что я по-прежнему не равнодушен к тебе.
Лео многозначительно смотрит на меня. Я тут же опускаю взгляд — смотрю не в глаза, а куда-то на подбородок, на его губы.
— И что было потом?
— Потом я не смог сказать ей то, что она хотела от меня услышать. И тогда она ушла.
Я представляю себе этот ужасный, тяжелый разговор, и у меня начинает сосать под ложечкой. Мне искренне жаль девушку Лео.
— И ты отпустил ее? Позволил ей просто так уйти? — спрашиваю я, отчасти восхищаясь прямолинейностью Лео, которая, однако, иногда сродни жестокости. Это самая прекрасная и самая ужасная черта его характера.
Лео медленно кивает, потом отставляет в сторону кружку и, глядя мне прямо в глаза, говорит:
— А что мне оставалось делать? Видишь ли, Элли, проблема в том, что она права. Я все еще неравнодушен к тебе.
У меня в горле застревает огромный ком, а сердце того и гляди выскочит из груди прямо на кофейный столик. Слова Лео эхом отдаются где-то внутри. Вопреки здравому смыслу я все-таки спрашиваю:
— Неравнодушен? Что ты имеешь в виду?
— То, о чем давно должен был тебе сказать. — Лео ловит мой взгляд, а потом отводит глаза в сторону. — О тех чувствах, которые я снова испытал, когда увидел тебя… о тех чувствах, которые нельзя испытывать… к замужней женщине.
Вот опять.
Ну да, я замужем.
Не нахожу, что сказать. В голову не приходит ничего, что можно было бы произнести вслух.
— Такие дела, — говорит Лео, решив на этот раз обойтись без иронии. Своим любимым жестом он разминает руки, слегка потрескивая суставами, а потом произносит свой коронный, слегка бессмысленный афоризм: — Такова жизнь.
