— Я не играю в гольф.
— Вы написали слабый материал. Вы понятия не имели о том, что здесь произошло, а просто сочинили эффектную историю, основываясь на жалобах лживого зэка.
— Поставьте себя на мое место, — парировал он спокойно. — Тюрьма отгорожена от мира толстыми стенами. И я могу узнать о том, что здесь происходит, только если кто-то расскажет мне об этом.
— Но вы поверили в их версию, ведь так?
— Я никому не верю. Если человек сообщает сведения, которыми не должен делиться, значит, у него есть на то причины. И как правило, они прекрасно знают, что произошло на самом деле. Но если ты раскапываешь дерьмо, то скоро и от тебя начинает вонять, как от сточной канавы.
Я вспомнила Мелинду Рейзнер и то, как она оправдывала необходимость работы с информаторами.
— У меня такое ощущение, что вам абсолютно все равно, что я вам покажу и как буду себя вести. Вы в любом случае напишете то, что сочтете нужным.
Он намекнул, что пора заканчивать со вступительной речью и приступать к обходу, а все разногласия уладим позднее. Я только рассмеялась. Это было даже лучше, чем послать его.
Я отвела его в изолятор, где все зэки послушно сидели в своих камерах. Однако наш приход взбудоражил их. Некоторые даже вскочили и приникли лицом к окошечкам на дверях. Меня это насторожило. Кто-то из них крикнул:
— Спроси меня, если хочешь знать, что здесь на самом деле происходит!
У меня сложилось впечатление, что им было известно, кто такой Стоун. Но как они могли это узнать? Вариантов множество: дыры в стенах, телепатические способности, болтливые надзиратели.
— Ты хочешь знать правду? — крикнул другой голос.
В четырех камерах от нас через окошко выплеснулась какая-то жидкость. Я замерла на месте.
— Что-то мне это не нравится. — Я схватила Стоуна за его толстую, крепкую руку и потащила к выходу. Своим поспешным уходом я показала свой страх перед заключенными. Это противоречило нашим правилам, но я не могла поступить иначе, поскольку несла ответственность за безопасность гражданского лица. Я должна была вывести этого красавчика отсюда в целости и сохранности.
Я взяла рацию и попросила открыть дверь, но мне никто не ответил.
«Проклятие». — подумала я.
Между тем крики и улюлюканье стали громче. Я сосчитала до трех и повторила запрос. Послышался щелчок, я толкнула дверь и вытащила Стоуна. Стальная дверь показалась мне особенно тяжелой, прочной и неподатливой.
— Отличное представление, — заявил Стоун таким тоном, словно это я все организовала. — Вы хоть днем их выпускаете?
— Они могут гулять на огороженных решетками площадках в течение часа, но не больше трех человек сразу. Так что мы не такие уж и жестокие. А хотите, покажу место, где мы рассматриваем их дерьмо?
Я отвела Стоуна в комнату для улик и показала специальные перчатки, которые лежали в специальных стеклянных ведерках для сбора кала заключенных.
— Вы и правда перебираете эту грязь руками? — удивился он.
— Но кто-то же должен этим заниматься, — ответила я. — Если вы хотите, чтобы люди всё поняли, напишите об этом. Я могу в деталях описать, как это делается.
Я думала отвести его в лазарет, показать больных и увечных, живущих как растения, которые никто не поливает, но мне не хотелось уходить далеко от «Пузыря». По возможности я должна была оказаться там, когда Руддик передаст Фентону наркотики, и убедиться, что все в порядке. Поэтому мы по коридору прошли в главный зал.
— Вам ведь интересно узнать, чем я занималась, если бы вас здесь не было?
Это надменное дерьмо кивнуло и позволило мне продолжить.
— Согласно инструкции, при совершении обхода я должна проверять все камеры в блоке. За ночь я делаю обход пять раз и пересчитываю всех по головам. Правда, замечательно? В обшей сложности я прохожу расстояние длиной в милю.
— Наверное, это непросто, — буркнул он.
— Я бы так не сказала. Если только не произойдет непредвиденное.
— А что может случиться?
Настал мой черед пожимать плечами.
— Какой-нибудь зэк повесится. У кого-то возникнет передоз или другие проблемы со здоровьем. Тебе могут плеснуть в лицо какой-нибудь дрянью. Это особенно противно. Глаза щиплет невыносимо. Иногда зэки устраивают потасовки. Поножовщина. Изнасилование Наркотики. Ты можешь потратить полсмены на то, чтобы успокоить тех, кто накурился или нанюхался чего-нибудь. Происшествие в одном блоке может «завести» другой. Трудно даже представить, как быстро здесь распространяются новости. Ребята хорошо усвоили язык жестов и обмениваются записками с помощью бумажных самолетиков, Но если перехватишь такой самолетик, то не сможешь понять, что там написано. И уж подавно тебе не удастся расшифровать значение жестов. Но ты понимаешь: в скором времени что-то должно произойти. Иногда ночи выдаются спокойными, и ты благодаришь за это небо. Но если заступаешь на смену в полной уверенности, что ничего не произойдет, то этой же ночью в тебя обязательно стрельнут из рогатки дротиком, зараженным СПИДом, иди пропустишь самоубийцу, который спал как младенец, когда ты проходила мимо его камеры.
— Похоже, вам, надзирателям, не всегда удается держать ситуацию в своих руках.
— Система зашиты разработана таким образом, что у нас очень мало возможности воздействовать на изначально нестабильную обстановку. Все дело в численном соотношении. У нас недостаточно надзирателей, которые могли бы осуществлять полный контроль за всем, что происходит в тюрьме. Напишите об этом и укажите в качестве достоверного источника мою фамилию. Правительство выделяет слишком мало средств, чтобы мы могли выполнять работу надлежащим образом, а в результате люди оказываются в опасности. Не только надзиратели, но и зэки. — Я уже предвкушала, как прочитаю обо всем в газете.
— Полный контроль… — пробубнил журналист. — Это смахивает на паранойю.
— Зэки постоянно пытаются лишить нас возможности контролировать ситуацию. Стараются ранить нас, обмануть, запугать, подчинить себе, подкупить офицеров охраны и других заключенных. Что это по-вашему: паранойя или единственный правильный ответ в сложившихся обстоятельствах?
— Именно это я и пытаюсь выяснить.
Свет в пустынном главном зале был приглушен.
— Думаете, мы сможем войти туда? — спросил Стоун.
Я молча направилась к «Пузырю». Я не видела, что происходит внутри, но все же встала перед дверью и позвонила, чтобы меня пропустили. Мне было интересно, приехал ли Дроун или Катлер там один?
Зарешеченная дверь не открылась, словно сидящие внутри раздумывали, зачем я вообще пришла сюда.
— И что дальше? — спросил Стоун. Он либо не обратил внимания на неожиданную заминку, либо был слишком взволнован и не замечал подобные мелочи.
