– Скорее ты похож на гробовщика.
– Очень смешно.
– Да, смешно.
Кто-то завозился, что-то упало с небольшой высоты и разбилось.
– Проклятие, мы могли просто войти и передушить их в кроватях, – пробормотала Франсуаз.
– Надо было перестраховаться, – ответил я.
– Перестраховщик.
Осколки стакана зазвенели на полу снова, человек вскрикнул. Наверное, опустил ноги на пол и наступил на острые осколки.
Приятного пробуждения тебе, придурок.
– Пиццу заказывали? – громко спросил я и затарабанил снова.
Изнутри ругались на каком-то языке, и к первому голосу присоединился второй.
Он жаловался на больную голову.
– Сейчас я тебя вылечу, – пообещала Франсуаз. – Или у тебя заболит все сразу.
Очевидно, оба парня там, внутри, мучились ужасной головной болью.
– Ладно, Френки, – сказал я. – Я вхожу.
Я вынес дверь ногой и оказался на пороге.
15
Дверь упала, как занавес.
Только в спектакле, который ставил я, это означало начало акта. Два человека стояли передо мной – один на ногах, второй на коленях.
Они были неодеты, ни на одном из них не было даже маек. На том, что стоял на ногах, оставались штаны, приспущенные до колен. Он пытался нащупать их левой рукой, хватая пальцами воздух, а правую запустил в жесткие волосы.
Я не мог бы сказать с уверенностью, видит он меня или перед его слипающимися глазами все еще стоит туман.
Он выглядел так, словно кто-то ночью выковырял у него глазные яблоки и запихал на их место спелые сливы. Не очень красиво, если смотреть со стороны. Но изнутри наверняка было еще хуже.
Второй стоял на коленях, пальцами ног, коленями и ладонями в мелких осколках стекла.
Он посмотрел на меня непонимающим взглядом, и только боль, причину и местоположение которой он не мог определить, помешала ему начать блевать.
Я подошел к ним, не опуская пистолета. Я мог бы прикончить обоих еще с порога, и даже голубь на окне снаружи не отличил бы щелчок пистолета с глушителем от скрипа старой лестницы.
Но я человек миролюбивый.
Тот, что стоял на ногах, открывал рот, чтобы заговорить. Я схватил его за горло левой рукой, помешав произнести хотя бы звук. Потом я распрямил руку и ударил его затылком о стену. Звук получился громким, и я понял, что мой новый знакомец отключился.
Я разбудил его, это верно, но я же и помог ему продолжить утренний отдых.
По-моему, это справедливо.
Тот, что стоял на коленях возле кровати, зашевелился. Франсуаз решительно вошла в комнату и походя ударила его носком ботинка.
Он как-то весело хрюкнул и упал лицом в осколки.
– Люблю радовать людей по утрам, – сказала Франсуаз. – А ты, ублюдок, нажрался, как свинья.
Она распахнула следующую дверь ударом ноги.
Овен стоял у кровати совершенно голый, в правой руке он держал свой револьвер.
Этот тип не собирался меняться.
– Брось пушку, недоносок, – приказала моя партнерша.
У Франсуаз такая привычка – давать человеку шанс исправиться. У меня такой привычки нет.
Я всадил ему пулю в правую ладонь на слове «брось».
Овен закрутился на месте, как червяк на крючке. Он все еще держал пистолет, но уже вряд ли смог бы им воспользоваться.
Я решил это не проверять.
Он рассказал мне о моем происхождении, и я счел это достаточной причиной, чтобы раздробить ему пулей запястье.
После этого он ничего больше не сказал. Строить из себя юлу парень больше тоже не пытался. Он опустился на пол, прижав к груди раненую руку, и только постанывал.
– Это было слишком жестоко, Майкл, – сказала Франсуаз.
– Я добр только тогда, когда в тебя не целятся, – спокойно ответил я.
Девушка отбросила в сторону револьвер убийцы, тот продолжал стонать.
– Разберешься с ним? – спросил я.
– Ты услышишь.
Я вернулся в первую комнату и обыскал одежду двух охранников. У первого на лице появилось столько шрамов, что теперь до конца дней он сможет хвалиться боевыми подвигами. Через открытую дверь я видел, что делает Франсуаз.
– Больно? – сочувственно осведомилась она, наклоняясь над сидевшим на полу раненым.
Он попытался сбить ее с ног, схватив за лодыжку. Девушка пнула его носком ботинка в пах.
– Это было достаточно просто, – сказал я.
Я хотел было сесть на кровать, но потом вспомнил, кто в ней кувыркался почти всю ночь, и предпочел прислониться к шкафчику.
Франсуаз бросила пленнику простыню.
– Можешь перевязать рану, – сказала она. – Я не приказываю тебе прикрыть твой обрубок, потому что его и так почти не видно.
Он последовал ее приказу, перемотав руку. Я бросил ему карандаш, и он наложил жгут. Кончиком простыни Овен прикрыл наготу. На то место, на котором он сидел, материи уже не хватило, поэтому он продолжал на нем сидеть.
– Теперь, – моя партнерша оглядела комнату взглядом домовитой хозяйки, которой предстоит решить, как именно заготовить впрок собранные в саду фрукты, – мы должны спустить их вниз и погрузить в машину. И потом предать в руки правосудия.
– С этим не будет проблем, – сказал я. – За пару десяток это сделает местный носильщик.
– Что мы ему скажем?
– Ничего. Он не станет спрашивать. Это не тот район, чтобы задавать вопросы.
– Хорошо.
Франсуаз перевернула стул, на котором была сложена одежда, и ногой, чтобы не прикасаться руками, подтолкнула ему брюки.
– Одевайся, – приказала она.
– Эй! – встрепенулся Овен. – Вы же еще не зачитали мне мои права.
Девушка улыбнулась.
– У тебя есть право получить по морде, – сказала она. – Хочешь воспользоваться им прямо сейчас?
Она подхватила с пола стул и треснула им о край шкафа. Деревянные планки разлетелись, и в руках моей партнерши оказалась отломанная ножка.
– Вот этим, – пояснила она. – Я люблю предоставлять арестованным их права.
Овен подтянул к себе ноги.
– Эй, – сказал он. – Так дело не пойдет. Я имею право на адвоката и телефонный звонок. Может, вы чего не поняли? Я чист, меня отпустили, если со мной что случится…
Я не стал слушать продолжение.
