Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
Не будем упрекать Робертсона за то, что он не всему поверил. Его доводы: 13 лет — слишком рано для университета — вполне резонны. Но ректор еще не знал, с кем имеет дело. Дашкова никогда не останавливалась, пока не добивалась своей цели.
Письмо Екатерины Романовны подкреплялось просьбой старинного приятеля ректора — Александра Уэддерберна, который дал одну из самых живых характеристик княгини: «Представьте себе разумную, искреннюю, добродушную женщину, сердечную в своей дружбе, откровенную в своей неприязни, без подозрения или страха, короче ту, что покажется вам давным-давно знакомою… Я надеюсь, что вы более будете ценить в ней человека семейного, нежели исторического». Но во втором письме Уэддерберн добавил несколько замечаний, которые подчеркивали сложность общения с Дашковой: «Ее дружба — а она уже возымела ее к Вам — очень пылкая», однако «я не буду отвечать за длительность [Вашей дружбы], если Вы позволите управлять собой»{644}. Иными словами, не давайте сесть себе на шею.
Ректору было о чем призадуматься. Слова Уэддерберна подтверждал его подчиненный, профессор натуральной философии Джон Робисон, который провел четыре года в России, где преподавал математику в Морском кадетском корпусе. Он мог кое-что пояснить относительно политической роли Дашковой: «Императрица… не считает нужным видеть ее долгое время при дворе и постоянно отсылает ее, осыпав прекрасными подарками»{645}.
Из приведенных описаний возникает чувство, что в Эдинбург пристраивали именно Екатерину Романовну: она жадно желала учиться и познакомиться с интеллектуалами своего времени. Во втором письме Робертсону княгиня проговаривается: «Я не хочу терять, милостивый государь, надежду, что вы изъявите свое согласие быть наставником, если не моего сына, то, по крайней мере, его матери». Далее следовала заранее продуманная программа обучения.
Прежде всего наша героиня уточняла, что не собирается разлучаться с Павлом: «Я отнюдь не хотела, чтобы мой сын поместился отдельно от меня… Остаюсь в убеждении, что не оказываю вредоносного влияния на характер моих детей». Раннее обучение в университете (с тринадцати лет) продиктовано вовсе не волей матери, а обстоятельствами жизни в России: «У нас, дабы чего-нибудь добиться, надобно… рано начать служить… Я не могу положить четыре года на учение моего сына, который еще совсем не служил, а затем два года положить на путешествия, что вкупе… приведет к тому, что он вступит в службу лишь 20 лет от роду»{646}.
В конце концов Павел начал службу именно в 20 лет и после двухгодичного путешествия. Но пока этого не знали ни княгиня, ни Робертсон. Программа, разработанная Дашковой, помещается в каждый труд о княгине и служит доказательством либо широты ее научного кругозора, либо завышенных требований к сыну. Занятия разбиты на пять семестров. За три года юноша должен был пройти: языки, риторику, изящную словесность (литературу), историю, устройство различных образов правлений (обществоведение), математику, логику, рациональную философию (труды просветителей), экспериментальную физику, фортификацию, черчение, естественное право (права личности), всеобщее общественное право (административное право), физиологию, натуральную историю (биологию), нравственность (философскую этику), всеобщее и основательное право народов (международное право), генеральные принципы законоведения (юриспруденцию), гражданскую архитектуру, первоначала химии.
На первый взгляд кажется, что круг наук чересчур обширен и свидетельствует больше о вкусах самой княгини, чем приготовляет Павла к реальной жизни. Но на самом деле перед нами серьезно продуманная программа не только образования, но и будущей карьеры сына. Дашкова хотела, чтобы юноша «добился видного положения», «достиг возвышенных степеней». В армии ему помог бы выдвинуться курс фортификации, черчения и гражданской архитектуры — став военным инженером, Павел получал редкую и востребованную специальность, которая уже сама по себе обращала на него внимание начальства. В дальнейшем молодому человеку, добившись первых чинов, следовало перейти на статскую службу и сделаться дипломатом, то есть двигаться по пути, проторенному канцлером Михаилом Илларионовичем, Никитой Паниным и Александром Воронцовым. Этому способствовало изучение языков и международного права. С годами, поднявшись по служебной лестнице, Павел мог стать законодателем. Реализации этого плана служили все юридические дисциплины, а также философия, риторика, изящная словесность. В списке княгини нет ни одной позиции, которая не явилась бы ступенью к будущему служебному благополучию сына.
Напрасно некоторые авторы, взяв пример с Огаркова, подтрунивают над княгиней: «Какой длинный реестр знаний!»{647} «Она не заботилась об усвоении сыном менее обширного круга знаний, но зато более основательно… Мальчик переучился, получил отвращение к науке, все это вскоре позабыл»{648}. Не так категорично. Образовательный план княгини не был полностью реализован. Робертсон действительно многое скорректировал, исходя из реальности. Английский исследователь Энтони Кросс обнаружил, что предметами изучения молодого князя стали риторика, изящная словесность, логика, физика, этика, математика и химия, причем большую часть курсов Павел прослушал два раза{649}. Значит, речь идет именно об углубленном изучении более узкого круга дисциплин.
8 декабря 1776 года, после остановки в Лондоне, Дашковы, наконец, приехали в Эдинбург. Ректору пришлось встретиться с семьей русской путешественницы и к своему удивлению обнаружить, что Павел вполне пригоден для университетского курса. «Мистер Робертсон нашел, что сын… с успехом может заниматься по классической программе», — писала княгиня. А что еще было делать достойному мужу, которому буквально привезли ученика на дом?
Эдинбургский университет был одним из старейших и на тот момент лучших в Европе. Он заслуженно пользовался славой «Северных Афин», и выбор учебного заведения был сделан Екатериной Романовной очень удачно. Там преподавали историк и философ Дэвид Юм, физик и математик, основатель социологии Адам Фергюсон, филолог Хью Бдэр, практикующий химик-исследователь Джозеф Блэк, блестящий математик Дуглас Стюарт. Во главе же этого соцветия ученых стоял знаменитый историк Уильям Робертсон, которого H. M. Карамзин ставил сразу после Фукидида и Тацита. Многие путешественники решительно предпочитали шотландский университет Кембриджу и Оксфорду. «Нет в мире места, которое могло бы сравниться с Эдинбургом», — писал Томас Джефферсон. «Здесь был собран букет действительно великих людей, профессоров в каждой отрасли науки», — развивал его мысль Бенджамин Франклин, побывавший в Шотландии одновременно с Дашковой{650}.
Кроме того, обучение в Эдинбурге стоило дешевле, чем в главных английских университетах.
«Самый спокойный и счастливый период»
Всё устроилось так, как она хотела. Ректор сдался под напором материнской энергии. Сын получал британское образование. Дочь оставалась при ней. Сама княгиня была окружена умными, просвещенными людьми, жила, не заботясь о куске хлеба, совершала путешествия по королевству. «Это был самый спокойный и счастливый период, выпавший мне на долю», — признавалась она.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
