Она залилась румянцем.
– Как знать? – проговорила она с оттенком прежнего высокомерия. – Может, это пришлось мне по вкусу.
Элис продолжила со мной общаться. После выписки из больницы ей дали месячный отпуск, и, пребывая в депрессии и отчаянии, она звонила мне. Очевидно, с родителями у нее были не очень близкие отношения. Мне пришла идея отправить ее к Мазарин в Париж – помочь с организацией выставки.
Они отлично поладили.
– По крайней мере, – доложила мне Мазарин, – она способна на великую боль и страсть. – И наградила Элис редким комплиментом: В этом отношении она больше похожа на француженку, чем на англичанку. Но я все равно поведу ее по магазинам.
Глава 27
Я все время ставила свечки у статуи Мадонны в церкви Святой Бенедикты: за Поппи и Ричарда, за Сэма и Джилли, за Натана, Ианту, Элис. И поставила одну за себя. А что тут такого?
В офисе Ким завалил меня работой. Иногда я приходила рано утром и уходила поздно вечером. Поговаривали, что тиражи «Депеши» растут, и ребята из рекламного отдела ходили чуть ли не вприпрыжку.
Я стала меньше спешить – в этом не было необходимости. В тот день, проходя через парк, я с удовольствием слушала пение птиц, шелест листьев, гудение приземляющегося самолета. Мой отец хорошо умел слушать. Ему нравились пение птицы, звук льющейся воды и шорох травы. Звуки, которые сейчас слушала я, принадлежали городу, но и они вознаграждали за внимание. Они были линией, соединяющей меня с жизнью, простой и непримечательной на первый взгляд.
Над тропинкой, вьющейся вдоль реки, наливались каштановые почки. Под кленом цвели розовые тюльпаны; я наклонилась и рассмотрела ближайший бутон. Над вогнутым внутренним лепестком, испещренным крошечными зелеными жилками, роилась тля. Это было хорошо: значит, природа не сдавалась.
Размахивая сумкой с книгами, я свернула на Лейки-стрит и увидела Хэла. В глубине души я верила, что он когда-нибудь придет, поэтому не удивилась. Он уютно расположился на верхней ступеньке дома, читая вечернюю газету: как это похоже на него. Рядом с ним стояла корзинка с крышкой.
– Давно ждешь?
Он поднял голову и вскочил.
– Здорово, что ты пришла. Я хотел прождать еще двадцать минут, а потом попробовать зайти в другой день.
Неловкое молчание прервалось возней из корзинки.
– Что у тебя там?
– Если пустишь меня в дом, то покажу.
В коридоре он опустил корзину на пол и открыл ее.
– Иди сюда. У меня для тебя подарок.
Я встала на колени, заглянула в корзину и почувствовала, как сжалось сердце: там был маленький котенок, рыже-коричневый, словно тигр. Я прикоснулась пальцем к его голове… и вот я будто снова шагаю по дому, прижимая к груди кричащих детей, а на полке над радиатором посапывает кошка.
– Бездомный, – объяснил Хэл. – Моя бывшая жена, Аманда, нашла на дороге. Но боюсь, у него была повреждена лапка, так что он не очень хорошо ходит.
Киска позволила прикоснуться к ней, но я почувствовала, что у нее не очень-то покладистый характер. Дерзкий взгляд зеленых глаз говорил о том, что эта бродяга привыкла жить своим умом. Понадобятся время и хитрость, чтобы умаслить и приручить ее.
Я взглянула на Хэла.
– Ты даже не представляешь, как я скучаю по Петрушке.
– Можешь взять ее, если хочешь. – Он присел рядом со мной. – Бедняжка.
Мы отнесли котенка в полуразобранную кухню и попытались поставить его на лапки. Увечье стесняло движения, но немного пошипев и поизгибав спину, кошка все-таки свернулась калачиком на моем старом свитере и уснула.
Хэл положил руку мне на плечо.
– Роуз? – Он словно спрашивал разрешения – можно ли перейти от простого обмена информацией к более важным вещам? Я не знала, не знала, что попрошу у него взамен.
Он сжал мое плечо.
– Ты хорошо выглядишь.
– Да? – Я заметила, что на нем были дорогие брюки и пиджак. – А ты похож на преуспевающего человека.
– Вообще-то, – произнес он, – я пришел попросить тебя кое о чем.
Я вдруг почувствовала себя неловко, как школьница.
– Может, останешься на ужин? Я могу приготовить пасту. Тогда и попросишь, о чем хотел.
– Лучше я приглашу тебя в ресторан.
– Я бы не предлагала, если бы не хотела, чтобы ты остался.
– В таком случае, я останусь. Только не возражаешь, если я позвоню Аманде? Она ждала меня в гости. Не волнуйся, она не будет против, а ее муж и подавно.
Пока Хэл звонил, я носилась по кухне, готовила соус карбонара, варила пасту, накрывала на стол, и тут случайно выглянула в сад.
Он выглядел запущеннее, чем обычно, теперь здесь царили незнакомый хаос и буйство, но клематис Мари Буало выставил напоказ целый сервиз белоснежных цветков-тарелочек.
Хэл вернулся в комнату.
– О чем ты думаешь?
Сирень цвела тяжелыми и одинокими соцветиями, а паслен забрался на решетку ограды. Бутоны Айсберга под окном выглядели многообещающе.
– О том, что во втором моем саду будет больше цвета. Я все устрою там по-другому.
Хэл выглянул наружу, но он ничего не знал о моем «белом периоде». Возможно, в один прекрасный день я ему расскажу. Мысль об этом зажгла во мне искру интереса, даже волнения. Я усадила гостя, вручила ему бокал вина и стала искать глубокие тарелки в полупустой кухне.
– Аманда рада, что ты взяла кошку.
Я откинула пасту на дуршлаг и перемешала ее с соусом.
– Долго вы были женаты?
Хэл сел за стол.
– Девять лет. Аманда добрый, терпеливый человек, но даже она не вынесла моего постоянного отсутствия. Что ж теперь у нее есть Эдвард, и она очень счастлива.
– И ты не был против? – Я поставила перед ним тарелку и села.
– Был. Даже очень. – Наши взгляды встретились. – Я был дураком.
Я принялась сосредоточенно раскладывать пасту. Не хотелось расставлять все по полочкам: это хорошо, это плохо, это безразлично – но мне было важно знать, что Хэл расстраивался из-за неудавшегося брака.
– Кажется, быть дураком – это моя специальность, не так ли, Роуз?
Моя вилка зажила собственной жизнью и выпрыгнула из рук на тарелку.
– О чем ты?
Хэл отодвинул тарелку, положил руки на стол и откашлялся.
– Давай обсудим это раз и навсегда. Я так и не извинился перед тобой за то, что ты потеряла ребенка и за то, как я с тобой обращался. Я хотел извиниться – и теперь могу это сделать.