— Если захочешь, он таким и станет, — сказал Хассе.
После церемонии, сопровождавшей передачу подарка Хассе, никто к Ярле не подошел и не отругал его, чего он опасался вплоть до этой минуты. Лотта распаковала большую плитку молочного шоколада от Арилля, который потряс накладной бородой и пробубнил, что шоколад казался ему самой вкусной вещью на свете, когда он был маленьким, и что дети его братьев и сейчас очень любят шоколад. Потом настал черед Греты и Даниэля, которые подарили Лотте шикарную книжку-раскраску и большую рисовальную доску с набором цветных карандашей, плюс к этому Даниэль преподнес большую картинку, которая должна была изображать Бэтмена и Лотту у мамы в рабочем кабинете в тот день, когда Ярле болел.
Ярле стало жарко под полицейской фуражкой, когда он увидел, что у Анетты лоб сморщился в озабоченные складки, как только речь еще раз зашла о той его злосчастной вылазке в город, но и на сей раз дальше этого не пошло.
— Ну вот, — сказала Лотта, ткнув пальчиком в сторону неразвернутых подарков, число которых резко сократилось. — Теперь только четыре осталось! Там и от тебя есть, бабушка?
Сара в своем костюме клоуна шагнула вперед:
Да, Лотта, есть, конечно.
Тогда я хочу его сейчас распаковать. Можно, папа?
Ярле кивнул:
— Конечно можно.
Лотта взяла в руки красиво упакованный подарок. Что-то маленькое и жесткое, во что воткнута открытка. Она сначала хочет прочитать, что написано на открытке, заявила она и протянула ее Ярле:
— Прочитаешь, папа?
Он развернул открытку и прочитал:
— «Дорогая Лотта! Ты — подарок, который получила я. Спасибо тебе за это. Крепко-крепко обнимаю. Бабушка в день твоего семилетия».
Потом Лотта достала из коробки куклу со старомодным лицом и пушистыми ресницами. Она подняла ее на вытянутых руках, чтобы лучше разглядеть.
— Ее зовут Сара, — объявила Лотта. — В честь тебя, бабушка.
Девочка повернулась и схватила два подарка, одинаковые по размеру:
— А эти тогда от кого, а?
— Ах, эти! — сказал Ярле. — Они от меня и от мамы, вот.
— Они же выглядят совсем одинаково, — удивилась Лотта.
Анетта и Ярле посмотрели друг на друга, будто она про них так сказала.
Ярле подумал, что у его дочери глаза Анетты, и еще ему показалось, что рот и нижняя часть лица — у нее похожи на его. Лотта открыла подарки.
— Два тамагочи! — восторженно воскликнула она.
Она подняла их повыше и показала гостям. — Два тамагочи! Папа! Мама! Ведь это… это… это-то я больше всего и хотела! И одного я теперь назову Шарлоттой, а другого пусть зовут Исабель!
Она прижала обоих к груди одновременно, и Ярле это показалось странноватым. Тут Анетта указала на последний сверток, еще остававшийся на книжной полке:
— Ну, вот у тебя еще один остался.
Лотта была занята распаковыванием тамагочи, но оторвалась от этого дела и вопросительно посмотрела на последний сверток:
— А он от кого?
— Да ведь ты знаешь это.
Лотта опешила. Она попробовала улыбнуться, но у нее не получилось, и Ярле видел, что она застеснялась из-за того, что не может сообразить, от кого этот подарок.
— Ты ведь это знаешь, Лотта, — повторила Анетта. Лотта огляделась в ожидании подсказки:
— Разве знаю?
Анетта улыбнулась, она также была смущена происходящим:
— Ну конечно ты это знаешь.
У Лотты заметался взгляд.
— Разве? Нет, я не знаю.
— Ну-у же, Лотта, — сказала Анетта, — ну знаешь же.
— Нет, — повторила Лотта, — я не знаю!
Анетта потрепала ее по парику, как будто хотела поскорее отряхнуть этот непонятный момент.
— Да он же от отца, — сказала Анетта.
Все примолкли. Кто-то переступил с ноги на ногу, кто-то моргнул, кто-то потер руки. В глазах у Лотты заблестело, она опустила их к полу, как, видел Ярле, она делала и раньше не раз, когда мир оказывался слишком сложным, и никто не шелохнулся и не пошел за ней, когда она взяла подарок и вместе с ним медленно двинулась через всю гостиную в свою комнату, сказав:
— Тогда я пойду к себе. Хочу там открыть подарок от моего отца.
Лотта закрыла за собой дверь. Устроилась поудобнее на матрасе. Всхлипнула и провела рукой по губам. Она представила себе его большие руки, которые когда-то дома, в Шеене, подбрасывали ее в воздух, потом ловили ее, и он смеялся так, что все лицо разбегалось морщинками. Представила себе его сильное тело, как он брал ее с собой на лыжные прогулки, на прогулки в лес и на фьорд. Почему его нет здесь? Почему его тут не должно быть? Комната показалась ей холодной и гадкой, и она легла на матрас, сжимая в темноте пакет. «Ведь это ты мой отец, — шепнула она. — Папа ведь мне не отец, ведь это ты мой отец. Почему ты должен переезжать куда-то? Почему ты не можешь жить у нас, со мной и с мамой, как раньше?»
Лотта прижала подарок к груди, закрыла глаза и решила, что вот теперь пусть все остановится. «Может, на этом все может кончиться? — подумала она. — Если я решу, чтобы все на этом кончилось, может, и кончится? Может, тогда больше ничего не будет случаться? Если я просто буду здесь лежать, лежать, лежать и лежать не шевелясь, может быть, мир про меня тогда забудет и больше ничего не случится?»
Через некоторое время она услышала, что стучат в дверь. Тихонько. Лотта плотно зажала уши руками и сказала себе, что мир остановился. И тут она заплакала.
Но что же в этом было странного? В том, что Шарлотта Исабель заплакала, лежа на матрасе в кабинете у Ярле?
Вошла Анетта и легла рядом с ней. Она погладила ее по спине, она прижалась к дочери, и, крепко обняв дочь, она сказала:
— Девочка моя! Мама здесь.
— А где отец? — всхлипнула Лотта.
— Он дома, — прошептала Анетта. — А ты не откроешь подарок, который он для тебя передал? Он просил меня отвезти его тебе, вот так. Для него это было очень важно. И еще я должна тебя от него поздравить с днем рожденья, Шарлотта Исабель.
Лотта сглотнула, всхлипнула и села на матрасе. Подарок она держала в руках.
— Но, мама, если я его открою, отец никуда не денется?
— Нет, нет, нет, — сказала Анетта спокойно. — Отец никогда, никогда никуда не денется.
Лотта медленно и осторожно развернула оберточную бумагу. В ней оказался кулончик, и на нем была надпись: «Лотте на семь лет от отца». Анетта надела украшение ей на шейку, и Шарлотта Исабель в изнеможении вновь повалилась на матрас. Она стиснула кулон в кулачке и закрыла глаза.
Так они и лежали там, Анетта с дочерью. Лотта очень долго молчала, а потом спросила:
