Мир стал божественно ярким. Воды, журча, заговорили со мной. Жужжание пчел перестало быть отвлеченным понятием, сводившимся к безмолвному трепетанию крылышек. Вскоре я смогла улавливать, как зевают леопарды, вздыхают деревья, а ветер со стонами проносится по долине. Каждый день, с восторгом узнавая забытые шумы и шорохи, я радостно слушала, как скрипит приподнимаемый ставень, чихает мальчишка-евнух, думая, что я все еще глуха. Желая возблагодарить богов и показать свое смирение, я отказалась от титула Императора-Что-Удерживает-Мандат-Неба-и-Вращает-Золотое-Колесо. Монаху Хо Чао я доверила золотую табличку с молитвой, обращенной мною ко всем божествам Вселенной. Поднявшись на вершину горы Сун, он поместил ее в расщелину скалы.
Я посадила на свои украшенные драконами и фениксами лодки любовников, сыновей, племянников и министров. Наше изящное общество под шелест шелка и парчи спустилось по реке Скалистой, обходя высокие камни, где потоки воды томно ласкали изумрудно-зеленые и бурые мхи и лишайники. Юные принцы пощипывали струны музыкальных инструментов, а принцессы танцевали с веерами в руках. Великие мира сего служили мне виночерпиями, пока я выступала судьей на поэтическом состязании между моими любовниками, племянниками и сыновьями.
Благодаря энергии, влитой в меня алхимией волшебных пилюль, я сумела выполнить последнюю миссию в этом бренном мире: успокоить смертельную вражду между буддизмом, даосизмом и конфуцианством. Моей династии полагалось отныне признавать все три учения как три столпа национальной мысли. Ссоры и стычки между их адептами следовало карать смертной казнью. Богов, бессмертных. Будд, Духов, Небо и Землю следовало расценивать как проявления единого Бога — источника всех божественных сущностей. В императорском Саду связанные расписными переходами павильоны тянулись вдоль берега Ло. Там, среди камышей и тростника, гуси, журавли и аисты поднимались в бледно-красное закатное небо. Я открыла Академию Священных Журавлей, поручив Простоте и Процветанию составить там большой сборный трактат «Сокровища трех верований». С помощью знаменитых ученых в книге из тысячи трехсот томов они изложили все сведения о буддизме, даосизме и конфуцианстве. Мне удалось доказать, что, учитывая способ употребления одних и тех же слов, выражающих разные представления, у всех трех религий — общие жилы, в коих текут воды единого источника Восторга.
* * *
На празднике Луны первого года эры под девизом «Стопы Будды»[24]я устроила в Запретном дворце праздник для трех тысяч приглашенных. В водах реки плавали фонарики и полные вина чаши. Нефритовые и хрустальные светильники поблескивали на деревьях. Акробаты прыгали, пересекая звездное небо и оставляя за собой полоски бледного пламени. Монгольские танцовщицы с закрытыми лицами и обнаженным животом двигались под вспышки огней фейерверка, выхватывая из рук гостей импровизированные стихи. Видя опьянение на покрасневших лицах, искорки веселья в глазах и довольные улыбки, убаюканная рокотом музыки, я позволила себе погрузиться в сладкую дремоту.
Внезапно меня разбудил шум, доносившийся от одного из удаленных столиков. Евнухи, сбегав туда по моему приказу, доложили, что мой внучатый племянник, старший сын Благочестия, ставший после смерти отца князем Вэй и супругом принцессы Вечного Изобилия, поссорился за игрой с шурином — Старшим Внуком. Подозвав обоих нарушителей спокойствия к своему помосту, я заметила, что у одного порван халат, а у другого голова в крови. Так разрушилась моя последняя иллюзия. Я была так разгневана, что ни тот, ни другой не посмели молчать. Выяснилось, что раздосадованный постоянными проигрышами князь Вэй начал обвинять семью двоюродного брата в убийстве своего отца. На это Старший Внук ответил, что все By — люди неблагодарные да еще интриганы. Вино подхлестнуло ненависть, и мой внучатый племянник, который удостоился бы титула Старшего Внука, сделай я наследником его отца, излил негодование на двоюродного брата и шурина, полагая, что тот украл у него будущее. Молодые люди принялись оскорблять друг друга, а потом дошло и до рукопашной. Негодование спустило с цепи старые обиды, и мальчики из обеих моих семей подрались.
Меня трясло от стыда и разочарования. Но, не желая ширить скандал, я приказала слугам молчать и, отправив молодых князей на место, распорядилась, чтобы музыканты, игравшие на барабанах и губных гармониках, подняли как можно более оглушительный гвалт. И только поллуны спустя я позвала обе семьи в храм Десяти Тысяч Начал, повелев всем надеть церемониальные одеяния для особо торжественных случаев. Принцам и принцессам я приказала встать на колени, а прислужнику — достать из ларца железную дощечку, где была выгравирована клятва хранить мир и союз. Затем пред алтарем Неба, Владык Пяти Направлений и предков династии я постановила, что закон должен быть соблюден.
Князь Вэй и Старший Внук сняли парчовые накидки и шапочки с нефритовой шпилькой. Простоволосые, в одних нижних рубахах они распростерлись у моих ног, поклонились родителям и ушли, чтобы повеситься в боковом крыле святилища. В полутемном зале царило молчание. Я смотрела в пустоту, на кружащиеся в воздухе пылинки. Внезапно до нас донесся шум — это упали на пол два табурета. Мучительный хрип заклокотал в груди первой супруги моего сына-наследника. Она только что потеряла единственное дитя мужского пола. За ее спиной принцесса Вечного Изобилия, сестра и супруга покойных молодых людей, упала без чувств. Три дня спустя Кротость уведомила меня, что эта моя несчастная внучка, потеряв семимесячное дитя, истекла кровью. Ей только-только исполнилось восемнадцать лет.
И Старший Внук, и князь Вэй мечтали, что однажды наденут императорский венец. Последний и сокрушил их подобно молнии.
Отвернувшись от этой проклятой семьи, я исцеляла сердце улыбками братьев Чжань. Процветание играл мне на бамбуковой флейте, и, внимая ему, я забывала о зияющей ране, растерзавшей мои внутренности.
На дороге ко Дворцу Солнечных Испарений я осмотрела окутанный дымкой холм. Извилистая дорожка вела через маисовые поля к деревенскому храму, посвященному князю из почитаемой династии Чжоу — одному из моих далеких предков. Став бессмертным благодаря очистительным упражнениям, он отрешился от почестей и забот земного мира и вознесся к небесам на спине белого журавля. Когда мне было грустно, когда я утрачивала надежду, перед глазами вставала все та же картина: служанки расставляют лакированные столики, молодые евнухи держат большие зонты, чей шелк трепещет на ветру, а придворные дамы разворачивают свитки рисовой бумаги и разводят тушь. Кротость берет кисть, а я, сложив руки за спиной, диктую песнь Небесного Принца.
Ветер раздувает мои длинные рукава. Солнце ласкает лицо. Листья маиса шелестят, бесконечно рождая волны шорохов и шепотков. Ни одна птица не поет, и даже кузнечики умолкли. Мимолетное — зеркало вечного.
Небесный Принц дует в бамбуковую флейту, возвещая мне Конец и Начало.
ТРИНАДЦАТЬ
Почему тело иссыхает, в то время как душа, этот глубинный глас и непогрешимая истина, все еще требует цветения? К чему изобрели зеркало, льстеца и палача женственности? Чего ради Император из династии Чжоу, Владыка Мира, Земное божество, я обременена недолговечной плотью? Ведая небесную красоту, почему продолжаю я заботиться о земном лике со столь безнадежным пылом? Зачем выбирать муки, если я мечтаю об избавлении?
