«Не морочь себе голову заговорами и интригами, дорогой Алонсо, — писал архиепископ, — поскольку это может помешать как успешному завершению твоей достойной всяческих похвал работы, так и достижению наших целей…»
С другой стороны, главный инквизитор Бернардо Сандоваль-и-Рохас настоятельно просил Саласара поговорить с некоторыми клириками, которые, как ему стало известно, отказывались причащать раскаявшихся. Священники заявляли, что не верят, что эти люди отказались от своей дьявольской веры. Это обстоятельство в определенной мере сводило на нет достижения Визита, так как позволяло людям на местах питать недоверие в отношении некоторых соседей. Поэтому существовала опасность, что недовольные вновь ополчатся на мнимых еретиков, как только миссия покинет северные провинции.
Сандоваль просил Саласара, чтобы тот требовал содействия от всех клириков, показав им, в случае необходимости, инструкции Визита, в которых четко говорилось, что не следует применять репрессий против тех, кто получил помилование по эдикту. Если священники не будут выполнять предписания, он предоставлял Саласару полную свободу выбора тех мер, которые тот сочтет нужным принять.
Но самым впечатляющим в упомянутом письме было решение главного инквизитора продлить срок действия эдикта о помиловании еще на четыре месяца, до двадцать девятого марта тысяча шестьсот двенадцатого года. Ни в одном из своих посланий Саласар не отважился даже намекнуть, что ему потребуется гораздо больше времени для осуществления своей миссии. Он вправду не укладывался в намеченные сроки. Ему и его клирикам оставалось объехать еще много мест, особенно после того, как выяснилось, что кто-то намеренно мешает их работе. Саласар снова начал вносить изменения в маршрут путешествия.
Но его коллеги Валье и Бесерра с таким увлечением ставили ему палки в колеса, что Саласар подумал, а не лучше ли умолчать, что они отстают от первоначального графика. Продление срока на четыре месяца было со стороны Бернардо Сандоваля-и-Рохаса правильным решением. Правда, Саласар слегка встревожился, представив себе реакцию Валье и Бесерра, когда те об этом узнают. Они и раньше были настроены против него, считая, что главный инквизитор ему потакает, а теперь-то уж точно назовут его ловкачом. Но ему не хотелось забивать этим голову. У него имелись дела поважнее.
XX
О том, как вывести бородавкиНесмотря на секретность, которой Саласар в последнее время окружил Визит, Май удалось узнать, что следующим пунктом его маршрута станет Сан-Себастьян. Она убеждала себя, что продолжает следовать за инквизитором и его свитой только потому, что надеется на встречу с Эдеррой, которая сама должна вот-вот объявиться, так как наверняка разыскивает их с Бельтраном. Но одновременно чувствовала, что отворот пока не действует в достаточной степени и она все так же привязана к послушнику. Май пыталась собрать воедино осколки разбитого сердца и выбросить из головы бесполезные романтические идеи, но у нее ничего не получалось. Оставалось только взглянуть правде в глаза и признать, что приворот человека, чьи сердце и душа преданы более высокой цели, чем ее любовь, такой приворот неминуемо должен был навлечь на нее несчастья. Ей следовало признать, что она потерпела поражение еще до начала битвы. Она вдруг увидела себя со стороны блуждающей по извилистым тропкам, по заколдованным чащам. Это стало понятно ей только теперь, когда она рассталась с единственным мужчиной, которого любит. Одна-одинешенька, потому что, боясь отстать от Саласара, она потеряла след Эдерры.
Она собралась с духом. Еще раз прикинула расстояние до Рентерии — это совсем близко, она успеет заехать туда, разыскать родственников Грасии де Итурральде и расспросить и о ней, и о ее подруге Марии де Эчалеку. Что-то ей подсказывало, что она отыщет там конец нити, на другом конце которого находится Эдерра. Если поспешить, отправиться прямо с утра, то можно будет догнать Саласара со свитой в Сан-Себастьяне. Нельзя забывать о цели поисков, не хочется оставлять что-то недоделанным, однако ей не хотелось также обрывать связи с ними. Май по натуре была человеком преданным, ей было трудно резко оборвать все, что связывало ее с Иньиго, поэтому, отложив решение окончательно порвать со своей любовью, она почувствовала несказанное облегчение.
Она поднялась вместе с Бельтраном по пологому склону горы и, добравшись до самой вершины, на мгновение задержалась, чтобы оглянуться назад. Она увидела под собой безбрежную гладь моря и вытянувшиеся в ряд домики Пасахеса, сверху казавшиеся склеенными из цветной бумаги. И вдруг осознала, что там, внизу, вероятно, еще спит человек, который однажды полюбил ее. Она почувствовала укол в сердце и попыталась найти в своем возлюбленном что-то, о чем неприятно вспоминать, — жест или слово, малейший повод, чтобы проникнуться к нему безразличием, но не смогла. Ей стало страшно. Что, если отворот так и не произведет нужного действия, тогда ей придется до конца дней своих нести в себе ту саднящую боль любовного чувства, которая перестала приносить удовольствие с тех пор, как она решила от нее избавиться. Случалось и раньше, что колдовство ей не удавалось, хотя в последнее время казалось, что ее способности умножились. Вот будет невезение так невезение, если как раз то колдовство, которое должно избавить ее саму от несчастной любви, не подействует.
Она громко вздохнула, из-за чего Бельтран навострил уши и вопросительно на нее взглянул. Май посмотрела направо и налево, выбирая, по какой дороге пойти. И дала себе клятву забыть послушника, его золотистые волосы и голубые глаза херувима. Забыть его губы и милое лицо. Поклялась, что настанет такой день, когда воспоминание о нем уже не вызовет у нее той сладкой муки, от которой она продолжала изнемогать. Наступит такое время, когда она забудет его навсегда, так, что даже не узнает при встрече. И только после этого, приведя в порядок свои мысли и чувства, определившись со своим будущим, она успокоилась. Хорошо, когда можно начертить себе картину грядущего, чтобы принять жизненно важное решение.
Она шла все утро и добралась до места где-то пополудни. Застройка Рентерии — наследие Средневековья — напоминала паутину из семи улиц, сходившихся на площади, где располагались готическая церковь и недавно возведенное здание городского совета. Селение, которое вначале называлось Вильянуэва-де-Ойарсо, сменило свое название на Эррентерия в силу того, что сюда стекалась королевская рента, то есть подати и налоговые поступления, и местные жители издавна гордились своей оборотистостью.
Недавно возникшее здесь литейное производство привело к изменению всего уклада местной жизни, до этого здесь строили королевские галеоны водоизмещением в более чем восемьсот тонн. И вдруг народ, бросив корабельные дела, кинулся рыть и дырявить землю в поисках железа. Правительство Испании, встревоженное столь неожиданным поворотом событий, поручило досконально разобраться со всем этим коррехидору провинции: ему было поручено выяснить, каковы потребности литейных мастерских в древесине. Не хотелось бы, чтобы переориентация на производство металла отрицательно сказалась на работе верфей, которые представляли для Короны большую важность. Оказалось, что оба производства можно совместить без всякого ущерба, и, таким образом, население в итоге оказалось разделенным на приверженцев древесины и новаторов железа.
