Когда эсэсовцы успокоились и восстановили в своих рядах какой-то порядок, нам доставили удовольствие несколькими минутами многозначительной тишины. Мы стояли в ожидании. Издалека послышалась фанфара. Один из охранников с громким стуком уронил автомат, и по рядам прокатился сдержанный смех. Эсэсовцы крепче сжали пистолеты. Высоко на стене громко замяукал в темноту кот.
В ворота въехали два специальных «мерседеса» и в полумесяце вздымаемого снега подкатили к командиру полка. Из первой машины появился генерал-фельдмаршал фон Манштейн, за ним, казалось, весь его штаб. Множество надетых напоказ орденов буквально слепило. Золотых погон было хоть отбавляй, моноклей столько, что, казалось, кое-кто носит их в обоих глазах; звяканье сабель и шпор наводило на мысль о кавалерийской атаке. Из второй вылез генерал Гудериан. Он был сильно простужен, поэтому то и дело подносил к носу платок.
Командир представил ему полк. Он осмотрел нас внимательно, медленно, несколько грустно, большие глаза навыкате глядели поверх обвислых щек, из носа текло непрестанно.
Генерал Гудериан представил полк генерал-фельдмаршалу фон Манштейну. Тот в свою очередь прошелся вдоль строя, осматривая нас. Я подумал, не хотят ли они убрать из строя тех, кто неприятно выглядит, и если да, почему Порте разрешили остаться.
Мы продолжали стоять и ждать. Никто не посмел бы потерять сознание на этой стадии процедуры.
С улицы донесся голос русской женщины, предлагающей свой товар. Она продавала рыбу. Все, начиная с фон Манштейна, машинально напряглись: рыбы фюрер терпеть не мог… Четверо эсэсовцев бросились на улицу и спровадили старуху. Может быть, убили. Какая разница, лишь бы нежные ноздри фюрера не оскорбил отвратительный рыбный запах.
Во двор въехало еще несколько переполненных эсэсовских машин, среди них был большой черный «мерседес», в котором восседал Адольф Гитлер. Он медленно вылез, разминая ноги и высоко задирая колени. Инспектируя войсковые части, Гитлер всегда ходил так. Это походило на причудливый ритуальный танец. Лицо его скрывалось в тени каски и поднятого воротника шинели, видны были только нос и усики.
— Солдаты Второго танкового полка, — начал он. Мы были вовсе не Вторым танковым, но, естественно, никто не осмелился его поправить. — Солдаты Второго танкового полка, от всего сердца благодарю вас за мужество и доблесть! Вы — гордость Германии! Когда война окончится нашей победой, страна вознаградит вас! А пока что будьте терпеливыми и верными! Хайль!
— Хайль Гитлер! — заревели мы.
Было облегчением наконец-то открыть рот. Орали мы во всю силу легких.
Гитлер пошел, высоко поднимая ноги, осматривать нас. Генералы следовали за ним. Время от времени фюрер останавливался сделать замечание или кратко поговорить с удостоенным чести солдатом. Ни с кем из нашей роты он не разговаривал, но остановился перед Портой и молча смотрел на него несколько секунд. Видимо, нашел Порту отталкивающе обаятельным. Мне хотелось знать, почему. Я испытывал почти неодолимое желание присоединиться к Гитлеру в созерцании физиономии Порты, и я мучительно надеялся, что Порта не забудется и не раскроет рта.
Ровно через семь минут все было кончено. Гитлер, не пожав никому руки, сел в свой «мерседес» и уехал. Три минуты спустя двор опустел вновь. Визит продолжался от силы всего десять минут.
После того как фюрер нас покинул, мы собрались в уборной для игры в карты. Все чувствовали себя разочарованными и в какой-то мере обманутыми. Так долго ждали и так мало видели! А тот, кого видели, оказался таким шутом, таким карликом, такой пародией на то, что мы ожидали!
— Это точно был он? — недоверчиво спросил Малыш. — Как думаете, в самом деле он, или прислали кого-то другого, одетого под него?
— Он, не сомневайся, — ответил Старик.
— Черт возьми! — произнес Малыш, беря свои карты. — Надо же, такой щуплый, низкорослый шибздик!
16
Те, кто уцелел на фронте, не вправе себя поздравлять. Истинные герои — те, кто пал там.
Адольф Гитлер,
19 марта 1945 г.
Утром 1 февраля 1943 года из Сталинграда в Берлин от генерала Паулюса пришла следующая телеграмма:
«Мой фюрер! Шестая армия сохранила верность. Мы сражались до последнего солдата, до последнего патрона, как вы приказали. У нас не осталось ни оружия, ни боеприпасов, ни продовольствия. Полностью уничтожены следующие дивизии: 14-я и 16-я танковые; 9-я зенитная дивизия; 30-я мотопехотная дивизия; 44, 71 и 176-я дивизии; 100-я егерская дивизия. Хайль Гитлер! Да здравствует Германия!».
В половине шестого того же дня Шестая армия отправила последнее радиосообщение:
«Русские вошли в бункер».
Лейтенант Вульц, радист, затем отправил международный сигнал EL: радиостанция навсегда прекращает работу. Взял лопату и уничтожил передатчик; затем взял пистолет и застрелился.
Генерал Паулюс, солдат волею обстоятельств, постоянно заявлявший: «Мне приказано, я могу только повиноваться!», теперь хотел полностью отстраниться от текущих событий.
— Я не хочу иметь ко всему этому никакого касательства, — сказал он начальнику штаба, пришедшему к нему с вестью, что русские вновь предложили условия почетной капитуляции. — Я умываю руки. Мысль о капитуляции мне отвратительна, и я не приму никакой ответственности за подобный ход событий. Хочу только, чтобы со мной обращались как с частным лицом. Можете принять командование над армией и поступать, как сочтете нужным… И можете передать русским, что я не желаю идти по городу пешком! Если они хотят от нас содействия, пусть ведут себя благородно. Пусть обеспечат транспортом меня и моих генералов… Но предоставляю это вам, Шмидт. Я не буду иметь к этому никакого касательства.
ПОЕЗД
Станция походила на тысячи других в России. У входа увядало под бледным солнцем несколько весенних цветов. За домиком начальника станции валялась куча конского навоза. Все бранились и старательно обходили ее, но никто не брал на себя труд взять ведро с лопатой и убрать навоз. Видимо, куче предстояло лежать там, пока не сгниет.
Платформа была заполнена крестьянами и курами. Кое-кто ждал поезда больше двух суток и, чтобы куры не разбрелись, связал им ноги. Один мужчина держал на собачьем поводке свинью. Свинья была замечательная, жирная, белая, с бросающейся в глаза черной головой. Звали ее Таня, и она иногда отзывалась на свою кличку. Мы бросали на нее жадные взгляды, однако даже Порта не осмеливался поднять руку на такое животное.
Недостатка в поездах не было, они постоянно прибывали и отправлялись, но почти ни один не вез пассажиров. Главным образом то были составы с военным имуществом, шедшие на восток. Их везли два паровоза, один спереди, другой сзади; громадные локомотивы изрыгали облака серого дыма, машинисты и кочегары были черными, потными. Эти железнодорожники были знакомы с насильственной смертью почти так же, как мы. Уровень аварий и диверсий был высок, и работа их была крайне опасной. За каждым поворотом их могла ждать смерть.
