«Не раскрывать себя и Агентство», — снова возник в голове голос майора. Александр усмехнулся, продолжил:
— Нет, это миф. Не было на Земле никаких пришельцев. Никогда. Просто людям друг с другом тесно, просто людям приходят в голову вредные идеи, потому нужны, очень нужны инопланетяне. А где их взять, а, Гюнтер? А я вам скажу честно: я их сам делал. При помощи нехитрого инструмента.
Металлические губки обхватили безымянный палец. Александр надавил. Пока не сильно, но болезненно. Не надо резкой боли. Боль должна приходить медленно, постепенно. И оставаться надолго.
— Из вас, так и быть, инопланетянина делать не будем. Но вы мне все расскажете. Да?
Немец мотнул головой. Погребняк сжал ручки инструмента.
— Этот толстый поросенок носом землю ковырял, — напел он. — Этот толстый поросенок… что-то там нарисовал… Черт, слова забыл.
Гюнтер изгибался, стиснув зубы. На этот раз сдержался. Крика не было, только стон сквозь стиснутые челюсти. Сын ариев либо имел невероятный болевой порог, либо железную волю. Впрочем, ломалось и то, и другое. Вопрос времени.
«Открой!»
Образ пришел извне. Резкий, неожиданный. Александр вздрогнул и посмотрел на накрытого скатертью Осьминога. Тело лежало все там же, все так же. Мертвее мертвого. Погребняк перевел взгляд на немца, но тот, кажется, ничего не слышал кроме боли и страха.
— Ля-ля-лю, — пробормотал он, откладывая плоскогубцы и поднимаясь.
Неторопливо подошел к двери. Прислушался. Никто не стучал и образы больше не приходили, но по ту сторону явно стояло что-то живое. Знало, что Александр его слышал, ожидало чего-то.
Погребняк отпер замок и распахнул дверь, впуская в дом вечный закат и влажный ветер.
На пороге стоял головоногий. Еще двое ждали у него за спиной, на ступенях крыльца. Вроде бы именно этих он видел там, на краю сада. Существо смотрело огромными, тоскливыми, как у идущей на бойню коровы, глазюками.
Александр чуть наклонился вперед, предлагая контакт.
Существо поколебалось. Затем вскинуло щупальце и обхватило его затылок. Не так как Осьминог. Жестче, грубее.
«Здесь уничтожили Жизнь. Оборвали путь. Мы забираем тело».
— Хорошо, — кивнул Александр, отступая в сторону.
Существо, что стояло впереди тоже качнулось, освобождая дорогу. Двое других поспешно вошли в дом. В развалку двинулись по коридору. Александр запоздало вспомнил, что коридор перегорожен стульями и пленником, но головоногих это, кажется, совсем не трогало. По балкам они скакали не хуже чем по деревьям.
Через минуту они вернулись обратно к выходу. Унося с собой тело Осьминога. Скатерть, которой Александр укрыл труп, осталась лежать у задней двери.
Немец наблюдал за происходящим с возросшим ужасом.
«Ты сын неба?» — спросил головоногий.
Вопрос прозвучал нейтрально, но ответ был важен. Александр чувствовал это.
— Я не знаю, — сказал он.
«Нельзя обрывать путь. Неправильно», — констатировало существо.
— Я знаю, — тихо ответил Александр. — Его путь не был прерван. Его путь закончился. Дух ушел.
«Ты не можешь знать».
— Я знаю. Он сам мне сказал.
Головоногий поглядел на связанного немца. Гюнтер растерял остатки понимания, на лице его читалась паника.
«Нельзя обрывать путь. Ничей. Неправильно», — повторило существо.
— Хорошо, — кивнул Александр. — Я не стану.
В глазах существа появилось что-то, будто потеплело, будто лед растаял. Двое с телом Осьминога уже стояли внизу у крыльца.
«До свидания, сын неба», — возникло в голове.
Щупальце соскользнуло с затылка. Мягче, чем легло. Александр не успел ни спросить, ни ответить. Головоногий вперевалку скатился по ступеням, и троица смешно заковыляла прочь. Через поле, через сад. Туда, куда не ходили люди.
«Хорошие прирученные животные» возвращались в «дикий» лес. Зачем? Александр не знал, но это незнание не пугало.
Он закрыл дверь и повернулся к немцу. Гюнтер был напуган едва не до мокрых штанов.
— Может, вернуть их? — спросил Александр, прекрасно зная, что говорит ерунду, что никто не вернется и никого никуда не утащит. — Пусть они и тебя заберут. Или поговорим?
Немец дернулся, как от удара.
— Я простой фермер, — жалко пробормотал Гюнтер. — Я же не знаю того, что вам нужно.
— Расскажи то, что знаешь. Остальное додумаем. Мне же ничего не нужно. Я просто заберу своих людей, и мы улетим. Навсегда.
Гюнтер с ужасом посмотрел на дверь.
— Спрашивайте.
Глизе 581-g. 36:45 с момента высадки
Беседа была долгой. Адольф много спрашивал, и точно так же многое рассказывал. После того, как стало ясно, что технических подробностей их космической индустрии Гитлер не знает, а может быть, не хочет раскрывать, японцы заскучали.
— А как вы преодолели проблему психологического давления в полете? — спросил Богданов.
Двое парней перегрызли друг-другу глотки из-за скафандра в нескольких астрономических единицах от Земли, а фашисты сумели на допотопной технологии улететь за двадцать световых лет и уцелеть. Каким образом?
— Что? — Гитлер удивленно поднял седые брови. — Проблему чего?
— Давления на человеческую психику. Вокруг пустота. Замкнутое пространство корабля. Одни и те же лица. Полет же очень долгий…
— Долгий, — согласился Гитлер. — Это был очень долгий полет. Многие умерли, так и не увидев нашей новой родины. Но то, о чем вы говорите, было лишь одной из множества трудностей, которые нам предстояло преодолеть. И мы были готовы!
Адольф привстал, сервоприводы кресла опасно скрипнули.
— Давление, вы говорите? Жаль, многие из моих генералов не дожили до нашего разговора. — Гитлер развел руки в стороны, словно поддерживая невидимую огромную сферу. Теперь он смотрел куда-то вверх, но не на потолок, нет, выше. И Богданов понял, как человек такой заурядной внешности стал одним из могущественнейших мировых лидеров. — Жаль, мои солдаты не смогут рассказать вам, что такое настоящее давление. Когда самолеты врага сбрасывают на вас многотонные бомбы, мешая с землей живых и мертвых. Когда вы дрожите в окопе, ожидая, что с первыми лучами солнца прозвучит сигнал к атаке и все, что у вас есть, это пять выстрелов из Г-98 и блестящий штык! Или когда после метеоритной шрапнели надо заделывать дыры в отсеках, из которых со свистом выходит драгоценный воздух. Вот что такое давление! Когда вы знаете, что должны войти в двигательный отсек, с которого сорвало защитный кожух, получить свою дозу радиации и умереть от лучевой болезни! Но сделать, сделать свое дело! Вот что такое давление! А те пятеро слабаков, которые застрелились в своих каютах, просто не были немцами. Мы знали, что впереди нас ждет новая вершина. Мы верили! Верили в наш Рейх. И в душах не было места страху, слабости и истерике! Вот оно, воздаяние за лишения, вот оно! — Он резким, рваным жестом указал на окно, где над горизонтом поднимался красный диск Глизе 581. — Вечный восход Четвертого Рейха!
