Когда он сколотил несколько досок, стало понятно, что человек мастерит что-то вроде гроба.
Разумеется, он не остановился на половине дела. Его молоток продолжал стучать — гулко и мрачно. Когда в пару к нижней части была готова плоская крышка, он взял дрель и стал крутить дырки в боковых стенках.
Послышались шаги, дверь гаража заскрипела, и появился Иван Иванович.
— Готово? — недовольно спросил он.
Человек с натугой поднял гроб, отнес его в сторонку и поставил рядом с еще двумя готовыми.
— Как заказывали, — хмуро ответил он, отрясая руки. — Всю ночь уродовался…
Через полчаса три свежих ящика, распространявших приятный запах сосновой смолы, стояли на полу сумрачного помещения посольского склада.
Резидент рассматривал их довольно скептически. Иван Иванович объяснял устройство, а опальные министры — Гулябзой, Сарвари, Ватанджар — взволнованно жались к дверям.
Резидент заглянул в один и недовольно спросил:
— Постелили что-нибудь?
— Одеяла, — твердо ответил Иван Иванович. — Солдатские.
— Ну правильно, — рассудил резидент. — Негоже народным министрам на голых досках валяться. Но и перин у нас нет. Потерпят.
Сарвари, неплохо знавший русский, заметил:
— Как говорится, мягко стелят, да жестко спать.
Резидент рассмеялся.
— Ну, товарищ Сарвари, это не я вам жестко постелил. Я вам со всем уважением — солдатские одеяльца. А вот ваш друг Амин!..
Улыбка сползла с лица министра.
Иван Иванович взял со стола три десантных автомата АКС и положил по одному в каждый короб.
— Прошу, — сказал резидент, делая приглашающий жест. — Да вы не волнуйтесь! Говорят, если кого живым похоронят, долго потом жить будет…
Министры переглянулись.
Иван Иванович выглянул из дверей склада и махнул рукой.
Когда по этому знаку в склад зашел человек в рабочей одежде и окурком во рту, он увидел три знакомых ему ящика. Они были закрыты крышками.
— Давай, — приказал Иван Иванович.
Человек выплюнул окурок, нашарил в кармане гвоздь и занес молоток.
* * *
Наверное, это было странно видеть. Человек с автоматом, в боевой амуниции, с магазинами на поясе несется по коридору во весь мах — будто в атаку.
Но Плетнев бежал не в атаку. Плетнев бежал прощаться. У него было всего пять минут. Христа ради упросил Симонова подождать — майор закряхтел и махнул рукой, хотя, конечно, это не лезло ни в какие ворота…
Оба они были в кабинете Николай Петровича, оба в белых халатах, и оба вскинулись от неожиданности, когда Плетнев заполошно ворвался в комнату.
— Все! Николай Петрович! До свидания! Уезжаю! Вера! До свидания!
— Господи! — сказала она упавшим голосом. — Как до свидания? Почему?!
— Приказ!..
Кузнецов сдернул очки.
— Погоди! Скажи хоть толком! Куда?
— В Москву.
— Надолго?
— Не знаю… Все, прощайте!
— Ты вернешься? — спросила она. — Нет?
— Не знаю… правда, не знаю. — Он рассмеялся. — Ну что делать — я же собой не управляю!.. Прикажут — вернусь. Передать ничего не нужно?
Вера покачала головой.
— Нет… Правда, ты лучше сам приезжай, — и грустно усмехнулась: — Без тебя ведь даже на базар не сходишь…
— Да, кстати! — воскликнул Николай Петрович. — Вот они, современные нравы: пятачок за нож так и не отдал! Ищи тебя теперь свищи…
Плетнев ахнул:
— Черт, а у меня опять ни копейки!
— Да ладно, подождет твой долг, — сказал Кузнецов, обнимая его и смеясь. — Ты лучше и правда — возвращайся!..
Плетнев только развел руками — и выбежал в коридор.
* * *
Грузовик выехал из ворот посольства, а часа через полтора, оставляя за собой тучу пыли, подкатил к самолету АН-12. Рампа была опущена, и он с ходу лихо въехал к нему в пузо.
Когда взлетели, Симонов оторвался от иллюминатора и задумчиво сказал:
— Ну что, елки-палки… Пожалуй, Амин нас уже не догонит. Зверев!.. кто там еще… Плетнев! Вынимай министров. А то еще задохнутся, бедолаги…
Бойцы вооружились специально припасенным гвоздодером и штыками.
Заскрежетали гвозди, нехотя вылезая из досок.
Из щели на Плетнева смотрел лихорадочно блестевший глаз.
Крышка упала, и, прижимая к груди АКС, из первого ящика выбрался потный человек.
Это был Сарвари.
Плетнев вспомнил расстрелянных мятежников.
Ему было неприятно видеть министра.
Он отвернулся.
Судьба писателя
Большие окна веранды, выходившей во внутренний двор, были распахнуты. Сад золотился. Оранжевые плоды хурмы ярко светились на голых деревьях, первыми сбросивших листву.
— Какие ароматы! — сказал посол, выходя на веранду к накрытому чайному столу.
— Да, осень в Кабуле — что-то особенное, — согласился Джеймс. — А если выбраться за город и не чувствовать этого неистребимого запаха нечистот!..
Посол вздохнул, сел за стол и позвонил в колокольчик, давая тем самым сигнал, что можно нести напитки.
— Рассказывайте.
Джеймс бросил на стол пачку сигарет, вынул одну, щелкнул зажигалкой.
— А чего вы не знаете? — усмехнулся он.
Роджер Тэйт ответно улыбнулся.
— Мой отец, когда старость все-таки подкралась к нему, однажды пожаловался: «Сынок, самое ужасное не то, что я все на свете забываю. Хуже всего, что я забываю даже, что именно я забыл!» Вот и я так же: не знаю, чего именно не знаю. Так что вы должны угадать… Как думаете, основные части в Кабуле остались верны премьер-министру?
Джеймс хмыкнул.
— Да. Они все стерпели. Даже преследование четверки министров. Кстати, говорят, что Маздурьяра уже нет в живых.
— Если он попал к Амину в руки, то очень может быть… Советские военные специалисты остаются на своих местах — вы в курсе?
— Конечно… А что Советы могут предпринять? Сейчас у них нет иного выхода, как поддержать нового лидера. Теперь Амин — это все, что им осталось. Хорош он или плох, но им ведь нужно защищать «братскую партию» и сохранять «прогрессивную революцию»! Короче говоря, проглотили…
— Возможно, не проглотили, а просто на время положили за щеку, — заметил посол. — Тараки так гордился своей дружбой с Брежневым! Не исключено, что под этим и в самом деле есть какая-то основа. И если так, Москва Амина не простит.
