— Ну рассказывайте.
— Что рассказывать?
— Как дело-то кончилось!
— Да я же рассказывал.
— То по телефону! Вы так, так расскажите!.. Аля! Иди сюда!
Сережа пришел.
— Да, собственно… что там? Все как обычно. Зарегистрировали договоры да поехали в банк… вот и все.
— А в банке что?
— А что в банке? Переложил ваши деньги… м-м-м… снял вам отдельный сейф и переложил в него деньги. Тридцать шесть ваших.
Вот бумаги. В любое время можете поехать. Если надо. Вот здесь код написан. Сейчас объяснить?
— Ой, не надо, не надо! Ой, не надо! — застонал Будяев, будто его собирались подвергнуть пытке. — Какие бумаги? Куда нам сейчас бумаги? Вы посмотрите, что у нас. Тут же черт ногу сломит. Переезд! Вы что! Сережа, голубчик, бога ради, оставьте пока у себя! Пожалуйста! Вот переедем, распакуемся… тогда уж. А?
— Да ради бога. А деньги-то не нужны вам?
— Деньги! — воскликнул Дмитрий Николаевич, схватившись за голову, а потом начал блеять, держась обеими руками за виски:
— Ох уж эти деньги! Ох деньги! Так и знал я, так и знал — запоем мы еще Лазаря с этими деньгами!.. Что нам с ними теперь делать?
Куда их теперь, проклятые?! Так в сейфе и держать? Или как?
— Не знаю. Как хотите. В банковском сейфе не очень удобно… ездить туда каждый раз. Не знаю…
— Вот! Вот! — восклицал Будяев, чиркая спичками и в волнении жуя фильтр. — Какая зараза эти деньги! Нету — плохо! Есть — еще хуже! Точно, точно говорят: за что боролись, на то и напоролись!
Тот самый случай. Куда их теперь девать?! Где хранить? Дома ведь держать не будешь?
— Да я бы не советовал такую сумму…
— А куда? Счет открыть в банке? В каком?
— Ну да, — кивнул я, — счет в банке… Не знаю. Коноплянников, прежний-то владелец вашей новой квартиры, про банки так говорит: кладешь, говорит, сам, а вынимают другие. Большого ума человек.
Он свои тридцать с чем-то там тысяч из сейфа взял, сунул, как есть, в полиэтиленовый пакет — и удалился. Так, говорит, безопасней всего. Уж не знаю, куда понес…
— Господи, вот наказание-то! Вот мука-то мученическая!..
В кухне что-то рухнуло, а потом с дребезгом раскатилось. Затем возникла на пороге и сама Алевтина Петровна.
— Аля! — крикнул Будяев. — Что? Ты упала?
— Здравствуйте, Сережа! — сказала Алевтина Петровна. — Нет, не упала… С посудой воюю. Добра-то…
— Это ж уж-ж-ж-ж-жас! это ж уж-ж-ж-ж-ж-жас! — снова хватаясь за голову, на манер майского жука произнес Дмитрий Николаевич. -
Сколько всего накопилось! Хлам, хлам! Выкинуть все! Выкинуть!..
Да руки не поднимаются. Выкинешь, потом хватишься — а нету!.. А?
Сережа, мы ведь вот еще о чем хотели поговорить…
— Конечно, все-то не выкинешь, — вздохнула Алевтина Петровна и приветливо предложила: — Может быть, чаю?
— …ведь как об этом не сказать? Дело важное… с пустяками мы бы и не…
Я отрицательно мотнул головой.
— Горяченького! С вареньицем! Яблочное варенье-то! Пока не запаковала. А?
— …что отлагательств совсем не терпит…
— Нет, нет, Алевтина Петровна, спасибо… простите?
— Дело вот в чем. Мы, видите ли, очень хорошо понимаем, с кем имеем дело и…
— Вот всегда вы отказываетесь, а потом будете жалеть. Я же вам говорила: старинный, стари-и-и-и-инный семейный рецепт: ни капли воды! Ложечку?
— Нет, спасибо.
— …так сказать, с одной стороны, конечно, связаны обязательствами… с другой стороны, есть вопросы, которые не могут быть решены усилием воли…
— Ло-о-о-о-ожечку! А то запакую. Тогда уже все — до новой квартиры.
— Нет, нет, спасибо.
— …потому что сначала-то кажется одно, а приглядишься — другое…
— Ну тогда как хотите… Димочка, ты уже спрашивал у Сережи?..
Будяев посмотрел на нее, как смотрят вслед промчавшемуся поезду.
— Гм-гм… Так вот. Видите ли, Сережа…
— Вот именно. Вы понимаете? Это совсем, совсем невозможно. Я даже не знаю, как мы могли согласиться… я всегда была против.
— Да, это совершенно невозможно, — повторил Будяев. — Ну просто никак! Месяц или…
— Вот именно — месяц, полтора… потому что совсем, совсем!
Посуда, книги!..
— Книги эти проклятые, посуды одной коробок восемь наберется!..
Аля вон целыми днями все пакует, пакует — и что?
— Ведь каждую чашку в газетку, каждую тарелку!.. Пока разберешься… А лучше два, два месяца, потому что просто никак,
Сережа, и вы должны нас…
— …хоть в наше положение и нелегко, но попытаться…
Я смотрел в окно. Совсем стемнело, крошево снежинок билось за черным стеклом мелкими бабочками.
— Понятно, — сказал я, когда они наконец вопросительно умолкли.
— Не волнуйтесь, Алевтина Петровна. Дмитрий Николаевич, не переживайте. Пакуйтесь на здоровье. Без спешки. Теперь можете долго переезжать. Хоть полгода.
Оба молчали. Вскинув брови, Будяев посмотрел на жену. Потом снова на меня. Должно быть, подозревал подвох.
— Правда, правда, — кивнул я. — Обстоятельства несколько изменились… можно сказать, в вашу пользу. Собирайтесь спокойно, не торопясь.
— Как же изменились? — натужно поинтересовался Дмитрий Николаевич.
Я рассказал как.
Алевтина Петровна ахнула.
— Господи! Господи! Боже мой! — повторял Будяев. — Да что же это?!
— Не знаю, — сказал я.
— С какого же?
— С девятого, кажется…
Дмитрий Николаевич медленно воздел руки, словно ждал от неба какого-нибудь подаяния, потом так же медленно опустил, качая головой.
— Господи ты боже мой!.. И что же… что же?.. сразу, что ли?
— Наверное. — Я пожал плечами. — С девятого-то этажа… Я не знаю подробностей, правда… Мне вчера ее агентша позвонила — помните ее? — Марина… так и так, мол. Через день. Сделка в среду была… а она в пятницу это сделала.
Мы помолчали.
— И что же теперь? — растерянно спросил Будяев, теребя бороду.
— А что теперь? Ничего. Родственники откроют наследственное дело… Не знаю, кто там наследник. Мать, наверное… Через полгода вступят в права наследования бывшей вашей квартирой. Так сказать, э-э-э… в соответствии с Гражданским кодексом. А потом уж сделают что захотят. Захотят — продадут. Захотят — жить станут… И вся любовь.
