Спрыгнул с трона и заметался по залу между столами, сундуками и комодами, что ломились от ценностей, изящных вещей и произведений искусства.
– Посмотри на эти богатства – они собраны со всех концов света моими верными воинами!
Схватил необычного вида клинок – и вдруг отбросил его в сторону.
– Это жертвенный кинжал Авраама! А вот зуб Гаутамы Будды! – И швырнул деревянный ящик о стену.
– Зачем мне все эти сокровища?! Что они мне принесли?! Мудрость? Мир? Нет! Они ничего мне не дали!
Он опять стал ходить по залу.
– В безумном стремлении создать государство, где мирно жили бы люди всех наций и религий, я забыл, что человек – существо алчное, злобное и коварное! Вот здесь… – бросился к одному из столов, – вот видишь – это масло от гроба Иисуса Христа. – Взял в руки небольшую колбу и с отвращением посмотрел на нее. – Мне подарил ее убийца моего брата. – Он швырнул флакон оземь – по полу с брызнувшим маслом разлетелись сотни осколков.
– Отец! – закричал Толуй; кинулся к хану и упал перед ним на колени, по лицу текли слезы. – Отец! Прошу тебя, остановись! Послушай, я…
Хубилай положил руку на голову Толуя.
– Не называй меня отцом. Я дурак, болван, глупец, который верил в доброту людей. Но сейчас я прозрел! Сейчас я…
– Выслушай меня, отец! – перебил его Толуй; всхлипывая, протянул к нему руки. – Пожалуйста, выслушай, что мы тебе скажем! Беатриче кое-что раскопала. Кажется, Маффео Поло не виноват.
– Как я хотел бы верить в это, но… – Хубилай перевел взгляд на Беатриче.
Надежда и сомнение сменялись в его глазах. Смерть Джинкима, как отравленная стрела, глубоко сидела в его сердце.
– Хорошо, женщина, говори! – И он наконец опять уселся на трон. – Мне все равно терять больше нечего.
И Беатриче все рассказала: о ране на груди убитого слуги, о крошечном кровавом пятне на затылке…
– И что все это значит?
– Совершенно ясно: кто-то нанес смертельный удар в затылок и положил слугу на постель, чтобы люди думали, что он покончил с собой, раскаиваясь в своем злодеянии.
– А почему ты думаешь, что это не Маффео прикончил слугу?
– Потому что он купец. Маффео Поло мог бы подделать бумаги, счета. Даже достать ядовитые грибы. Но у него нет опыта профессионального убийцы. А этот злодей точно знал: вот так можно быстро и бесшумно убить человека. То, как он действовал, говорит: это матерый преступник, отъявленный убийца и негодяй! Не сомневаюсь, что на его совести не одно убийство.
– А зачем и кому понадобилось убивать безобидного слугу?
– Затем, чтобы он под пытками не рассказал всю правду: не Маффео передал ему корзину с грибами, а кто-то другой. Вот почему его убили.
Она умолкла, внутренне собираясь с силами: сейчас выложит последний козырь.
– Слуга перед смертью был обут в дорогие туфли – из драгоценного пурпурного шелка, достойные высшего по положению. Спросите Тайджина – наверняка он вспомнит, что видел эти туфли на человеке, который принес корзину для Джинкима. Думаю, не составит особого труда выяснить, откуда они взялись. Даю правую руку на отсечение, что не Маффео купил ему эти туфли!
Хубилай в волнении спрыгнул с трона и опять заметался по залу.
– Твоя история звучит убедительно. Но есть одна закавыка. Предположим, все, что ты сказала, – правда. Слугу подкупили, он взял деньги за то, что отнес грибы и сказал Тайджину, что они от Маффео. Но зачем носить туфли, купленные на эти кровавые деньги, к тому же такие броские для слуги?
Что ж, это она тоже объяснит.
– Тот, кто подкупил слугу, конечно, не сообщил ему, что грибы ядовитые. Скорее всего, сказал, что хочет оказать небольшую услугу Джинкиму и Маффео. А если просит важная персона, какие основания не доверять? Он ничего не заподозрил и спокойно разгуливал в дорогих туфлях.
Хубилай некоторое время молчал, размышляя, потом кивнул:
– Почему я сам не додумался до этого? Да, все так и было… иначе и не могло быть!
– Скорее всего, именно так! – убежденно подтвердила Беатриче. – Еще одного вы не учли, великий хан: Маффео – честный и законопослушный человек. Не для того он провел при дворе несколько лет, чтобы убить своего лучшего друга. Он просто не способен на убийство, это не в его характере. Впрочем, думаю, вы и сами знаете.
Хубилай сделал глубокий вдох.
– Ты дала мне хороший урок, Беатриче, – женщина из Страны заходящего солнца! Я запомню его на всю жизнь! – И убежденно кивнул головой. – Ты права! Мне бы самому понять, что к чему, что Маффео не повинен! Ведь он готов был умереть за моего брата – своего друга. С ним вместе ходил на охоту, с ним делил все… Нет, он не способен причинить зло! Идем к Маффео – снимем с него страшные подозрения! Скорее, пока не произошло несчастья! Нельзя терять ни минуты!
Беатриче и Толуй переглянулись.
– А почему ни минуты?..
Хубилай тяжело дышал:
– Я любил Маффео как брата и не хотел, чтобы он попал в руки палачей или на растерзание толпы. Поэтому в знак нашей старой дружбы пожелал: пусть сам возьмет в руки меч. По моему приказу два часа назад ему должны были принести оружие.
Втроем они помчались через дворец, минуя узкие проулки между бесчисленными постройками. Слуги со страхом отскакивали в сторону, изумленно оборачивались им вслед, не веря своим глазам: неужто среди этой безумной троицы – сам хан, повелитель всех китайцев и монголов?!
Наконец добрались до темницы. Это огромное здание в форме куба, без окон, – единственное в Тайту, построенное целиком из камня. Никому еще не удавалось совершить отсюда побег. А что камень прочнее дерева, понятно всем без исключения – и китайцам, и монголам.
Каково же было удивление стражников, когда у ворот темницы появился сам хан, да еще такой взлохмаченный… Однако вопросов никто не задавал. Стражи взмахнули в воздухе кривыми саблями, вытянулись в струнку и, вперившись взглядами в необычных посетителей, беспрепятственно пропустили их внутрь.
Они вошли в квадратный зал. На стенах его коптящим пламенем горели факелы. За полудюжиной столов над огромными листами бумаги корпели писцы. Что они там писали – неизвестно. Может быть, списки заключенных, поступивших в тюрьму или выпущенных на свободу, или даты казней, или учет продовольствия для тюремщиков…
Один из писцов, по виду монгол, с густой черной бородой, поднял голову. Беатриче испугалась – похоже, сейчас его хватит удар: сидит на стуле как приклеенный, с открытым ртом и выпученными глазами…
– Что ты уставился на хана?! – раздраженно крикнул Хубилай. – Веди нас срочно в камеру венецианца Маффео Поло! Живо!
В следующую минуту началось настоящее столпотворение. Все повскакивали с мест, как переполошившиеся куры. Никто не знал, что надо делать, пока монгол, по-видимому, главный надзиратель, не грохнул кулаком по столу. Стол закачался, затрещал, словно под ударом кувалды, – тюремные надсмотрщики замерли как вкопанные.
