— Пусть он только посмеет! — стиснув зубы, молвила Кармиан. — Пусть только посмеет умереть!
— Сдается мне, тебе не терпится стать хозяйкой замка? — горько спросил я. — Разве не это говорила Дина?
Она на миг остановилась, глядя на меня. Сегодня ее глаза были серыми, зелени в них не осталось совсем. Она помолчала, а потом ответила:
Уже начало светать, когда к нам вышли мать с Диной. Вид у обеих был смертельно усталый, а на лице у Дины были мелкие брызги крови, и большие пятна на белой блузке матери. Но хуже всего было то, что ни одна из них не смотрела мне в глаза.
— Я в горе, — сказала мать. — Мы сделали все, что в наших силах. Но этого было недостаточно.
Дина не произнесла ни слова. Она лишь смотрела на Кармиан.
Несколько кратких мгновений они смотрели друг другу в глаза.
А потом Кармиан повернулась и побежала по крепостному двору, вверх по лестнице к караульному мосту. Она прислонилась к брустверу, и даже издалека я видел, как содрогались ее плечи. Она плакала и плакала так, словно слезам ее конца не будет.
И только по-прежнему, будто окаменев, стояла, не произнося ни слова, Дина.
Могила героя
Два дня спустя мы хоронили его. Был тихий, морозный, ясный день, и туман наконец-то исчез. Обитатели замка и крепости стояли так безмолвно и неподвижно, что можно было подумать: они — каменные изваяния, если бы не их дыхание, что отчетливо виделось в холодном воздухе.
Шесть человек, чтобы нести его. Я бы охотно подсобил, но нога моя по-прежнему болела, и я не мог бы это сделать, не хромая. Астор Скайа и Ивайн Лаклан шли с носилками на плечах первыми.
Они облачили его в броню и шлем и положили сбоку меч, а щит, сработанный Тано, на грудь. По-прежнему видны были следы ударов, полученных во время поединка, — следы меча Дракана. Я лишь мельком разглядел его лицо, наполовину скрытое шлемом, лицо уже чужое и странное — уже не лицо Нико.
И меня охватило такое желание громко закричать и рассказать людям, что все это сплошная ошибка. Он вовсе не был таким. Они заставили его стать солдатом, а на свете не было ничего, что Нико ненавидел больше этого. Но так погребали героев, а Нико был мертвым героем.
Он бы разозлился на все это. На бой барабанов и звуки труб и фанфар, на все эти мундиры. Думается, только слова Дины, сказанные напоследок, пришлись бы ему по душе.
— Он говорил, что я должна рассказать вам о его последней воле, — произнесла она, и голос ее отчетливо прорезал воздух, хотя она не кричала. — У Дома Равнов нет больше наследника-мужчины. Дунарк остается без князя в замке-крепости. Однако же Нико желал бы… Никодемус Равн вступил в брак с Кармиан Гельтерс, и он изъявил свою волю: она станет владетельницей замка-крепости и будет править замком-крепостью и городом Дунарк. Это написано для тех, кто умеет читать, и заверено его печатью. Но я прошу всех вас подойти сюда и убедиться, что я говорю правду.
Кармиан стояла рядом с Диной, одетая в черное. Я впервые видел ее в юбке. Но хотя все не спускали с нее глаз, лицо ее не менялось. Она стояла прямая как свеча и глядя перед собой, но мне все же почудилось, будто она походит на хозяйку замка, да такую, которую не проведешь, с которой шутки плохи. А кроме того, когда ты глядел на Дину, ты знал, что каждое ее слово — правда, точь-в-точь такая, какую произнес бы Нико.
— Мы — свидетели этого! — торжественно и веско произнес Астор Скайа. И кое-кто из мужчин, в том числе из кланов Скайа, Кенси и Лаклан, ударили клинками о щиты, чтобы выразить свое одобрение воле усопшего.
— Спасибо, — проговорила Дина.
Я видел теперь, что она плакала, в первый раз с тех пор, как они с матерью вышли из палаты для хворых с безнадежной вестью. А потом Дина произнесла так тихо, что ее услышали только те, кто стоял совсем близко:
— Мне будет недоставать его.
Дел было невпроворот. Так наверняка бывает всегда после войны. Люди, у которых больше не было дома, люди, у которых больше не было работы или своего места на земле. Люди, которые утратили либо многое, либо всё… Четырнадцать рыцарей-драконариев остались в живых, нам это было известно. Трое из них, пользуясь суматохой, бежали, а одиннадцать сидели в острожных казематах Астора Скайа.
Обайн получил обратно свою Маери и возвратился домой в Арлайн. Портовый Местер заручился обещанием Мауди Кенси помочь ему в постройке нового судна. По взгляду Мауди я понял, что мне предстоит стать частью этой помощи. Кармиан и Предводитель собрали жалкие остатки драконовой рати и направили их в Низовье. Было и сопротивление, но большей частью ратники обрадовались тому, что у них снова есть кого слушаться. Я слышал, что они дали Кармиан прозвище — Львица — и заранее гордились ее строгостью. Думается, Нико был прав: она станет достойной владетельницей замка-крепости. Не такой, с которой можно быть запанибрата, но достойной. Может, даже лучшей, чем был бы сам Нико.
Я не мог с этим примириться. Мне казалось: это так несправедливо. Все остальные могли вернуться домой, но только не он…
Минуло еще два дня, прежде чем мы сами смогли возвратиться в Дом Можжевеловый Ягодник.
— Рикерт отправится с нами, — сказала Дина. — И Тано тоже.
Рикерт, да, это понятно. Но Тано?
— Кто этот Тано?
— Подручный Рикерта, — ответила Дина. Но, сказав это, она покраснела, и опять я не понял, что это значит на девичьем языке.
— Пусть только вздумает тебя обидеть, — сказал я.
— Не вздумает, — ответила она и сделала вид, будто эти слова ровно ничего не значат. — Однако же, Давин!..
— Да.
— Есть еще одно… Я знаю, ты разозлишься. Но тебе придется пообещать мне, что ты не скажешь ни слова вообще, покуда мы не окажемся в Доме Можжевеловый Ягодник.
— Это еще зачем? — подозрительно спросил я.
— Пообещай мне это!
И она поглядела на меня так, что я понял: сегодня с ней шутки плохи.
— Ладно, я обещаю. Но о чем я должен молчать?
— Идем со мной!
Она потянула меня к тем саням, которые Астор Скайа одолжил нам для поездки домой. Сани были прикрыты чехлом из парусины, так чтобы пассажирам снег не падал на голову. Каурая кобыла, которую Дина подобрала где-то по дороге, была запряжена в сани и ожидала лишь знака, чтобы тронуться в путь.
— Он обещал? — спросила мама, сидевшая на облучке.
— Да!
— Хорошо! Тогда пусть заглянет туда.
Я не понимал, что означает все это таинственное запугивание, весь этот таинственный торг. Не понимал, пока не откинул край парусинового чехла в сторону.
На одном сиденье, закутанный в одеяла и шкуры, лежал Нико. И вид у него был не очень-то здоровый. Но все же он был жив!
