На Итон-сквер он заметил экипаж Леонарда. Он ехал впереди, их разделяли два кеба и экипаж. Скатертью дорога. Стюарт велел кучеру свернуть на Кингз-роуд, объехать площадь по кругу и вернуться к «Карлайлу». Итак, он не спеша продвигался к цели, наслаждаясь легким морозцем и видом из окна: садами, бульварами, нарядными прохожими. Сегодня, в воскресенье, все казалось особенно ярким, праздничным, и звон колокольчика от русской тройки разносился окрест, мешаясь со стуком копыт об английскую мостовую.
К тому времени, как он снова оказался у подъезда «Карлайла», праздничное настроение Стюарта улетучилось. Дядя Леонард, будь он неладен, проделал тот же трюк, что и он сам, только двигался он в противоположном направлении. Стюарт несколько раз стукнул в крышу. В специальном окошечке сзади показалась физиономия лакея.
— Пусть кучер быстро свернет. Объедем вокруг Королевских садов, а потом я выйду и пойду пешком. — Карета его была слишком заметна, чтобы он мог оставаться в ней. — Подожди на Холкин-стрит.
Эмма открыла дверь и слегка испугалась, хотя сделала все, чтобы свой испуг не показывать. Леонард явился к ней раньше, чем она предполагала. По ее расчетам, искать встречи с ней он должен был несколько позже. Пока Леонард не принимал племянника всерьез и особенных опасений на его счет у него не возникало. Так почему он здесь? Эмма всегда побаивалась ситуаций, когда доверие «простака» завоевывалось слишком быстро. Быстро — значит, хрупко, ненадежно.
— Мистер Эйсгарт, — изображая приятное удивление, — спросила Эмма, — что заставило вас вернуться ко мне?
Несколько долгих мгновений тот стоял молча — настоящий английский джентльмен, невозмутимый, отлично одетый, — поигрывая шляпой. Затем он сказал:
— Я знаю, как вы заняты. — Он несколько нервозно рассмеялся. — Но даже такая занятая дама, как вы, могла бы найти время, чтобы слегка перекусить. — Он изобразил то, что, наверное, должно было выглядеть как обходительная улыбка, и спросил: — Как насчет утреннего чая?
Часы пробили одиннадцать — время традиционного чая для тех, кто мог его себе позволить.
Эмма оглянулась с таким видом, словно там, позади, громоздилась гора работы, которую ей, деловой даме, предстояло разгрести, и слегка прикрыла дверь, чтобы посетитель не заметил, что в номере нет ничего, над чем можно! было сосредоточенно трудиться.
— Это деловая...
— Нет, нет, — немедленно произнес Леонард.
— Как любопытно.
— О деле мы уже договорились. Нет, я просто хотел бы выпить хорошего чаю в вашем обществе. «Карлайл» славится своим чаем, насколько я знаю. Здешний чайный зал — лучший в городе. Вы не составите мне компанию?
Она заморгала, еще несколько секунд словно бы пребывала в нерешительности, а затем сказала:
— О, почему бы нет? Я действительно хочу есть. Позвольте я возьму шаль.
Чайный зал располагался на первом этаже. Оттуда открывался вид на небольшой сад во внутреннем дворе. Леонард выдвинул для нее стул, а сам стоя снял пальто, перчатки и шляпу.
— Прекрасный день, — сказал он, кивнув в сторону окна.
Их столик располагался как раз возле него. Впервые с того дня, как Эмма приехала в Лондон, она видела солнце. Денек на самом деле выдался на славу.
Она кивнула, улыбнулась, коснулась горла, словно невзначай провела подушечкой пальца по ключице, затрепетала ресницами, коснулась кудряшек, взяла предложенное меню. Зачем Леонард привел ее сюда?
Ах, чтобы наговорить гадостей о Стюарте!
— Мой племянник был притчей во языцех с тех пор как родился. Мне известно, чего он добивался от вас прошлым вечером, и хочу, чтобы вы знали: ко мне вы всегда можете обратиться за помощью. Его отец... — Леонард помрачнел и покачал головой, давая понять, что у сына и отца много общего.
Подошел официант, и они заказали два чая. Эмме оставалось гадать, чего же Стюарт добивался от нее прошлым вечером. Стюарт импровизировал, и она не понимала, зачем он это делал.
После того как официант ушел, Леонард, понизив голос почти до шепота, заговорил:
— Его отцу и, полагаю, самому моему племяннику нельзя доверять в том, что касается женщин. Я просто хочу вас предупредить. Яблоко от яблони, говорят... Так вот, яблоко это гнилое. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.
Эмма кивнула с серьезным видом. На самом деле ей страшно хотелось смеяться. Неужели он серьезно?
— Спасибо за заботу, — сказала она.
Он помахал рукой, давая понять, что благодарить его не за что. Кроме того, он еще не все сказал. Облить грязью предстояло еще и мать Стюарта.
— Знаете ли, мой брат не хотел этого брака. И само по себе появление Стюарта на свет было для всех большой неожиданностью. Донован написал мне письмо ночью, в канун свадьбы. Я вам его процитирую по памяти. «Заклинаю тебя, — писал он, — используй все свое влияние, которое ты имеешь на отца с матерью. Я не хочу жениться на этой женщине. Она совершенно домашнее создание, кроме того, она тиха и невзрачна, как мышь. Не представляю, как я смогу терпеть ее весь день нашей свадьбы, не говоря уже о том, чтобы прожить с ней жизнь. Это выше моих сил. Помоги мне, Лео. Не позволь нашей семье разрушить мою жизнь, возложив меня на алтарь своей жадности».
Принесли чай в дымящемся белом чайнике из китайского фарфора, а вместе с чаем три блюда с выпечкой, включая миндальные пирожные, и вазочки со взбитыми сливками и клубничным вареньем.
— Я не знаю, — продолжал Леонард, — как он вообще зачал Стюарта. О, тогда, много-много лет назад, я один раз взглянул на богатую невесту брата и решил, что следующим виконтом Монт-Виляром стану я, а мой братец будет жить богато, но без наследников. Но надо же, наша маленькая жаба забеременела почти сразу же.
Эмма потягивала чай, внимательно следя за собственной мимикой. «Жаба». Бедная женщина!
Лео продолжал рассказ, посвящая ее в омерзительные подробности семейной жизни своего брата и, соответственно, Стюарта. Он говорил о тех страданиях, через которые ему самому пришлось пройти. Из его рассказа выходило, что с момента рождения Стюарта, а следовательно, уже тридцать лет Леонард не мог смириться с несправедливостью того факта, что титул и деньги достанутся не ему, хотя если кто всего этого и заслуживает, то исключительно он, Леонард.
Эмма предоставила Леонарду отдавать дань выпечке, а сама, рассеянно теребя мочку уха, пыталась понять, чего Леонард хочет добиться своими откровениями.
Но вот он многозначительно ей улыбнулся, подмигнул, и Эмма поняла, что дядя Леонард с ней заигрывает. Как... мило? Как... абсурдно? Неужели есть женщина, которая была бы польщена вниманием мужчины, столь отвратительно самоуверенного и мерзкого?
Эмма улыбнулась ему в ответ. Она тоже решила с ним позаигрывать. Она как бы случайно задела костяшкой пальца очень симпатичную серьгу с фальшивым жемчугом.
