– Возможно, что-то испортилось.
– В наших трансферах ничего не портится. И минусов не бывает.
Дебрен кашлянул.
– Взгляните на акустическую запись, мэтр, – подсунул он Герсельбрюкеру другой лист.
– "О курва запятая Махрусе, – прочитал Пекмут. – Что-то не ладится. Восклицательный знак. Задница. Восклицательный знак. У нас минус. Очень большой восклицательный знак". Хм-м-м. Что значит "задница"?
– Так неформально называют хвостовых веретенных, – пояснил Клейхунс.
– Что?! На моих линиях?! Такая мерзость носится от носа к корме веретена, забитого пассажирами?! Я даже боюсь спросить, какие же пакости возвращаются с кормы на нос!
– Спокойно, мэтр Пекмут, – проговорил Дебрен. – Пространство в "кишке" внереально, а веретено мчится быстрее звука. Если верить вычислениям, то быстрее на величину, равную скорости лошади. Голосовое общение невозможно. Это запись переговоров веретенных, а они – телепаты.
– А если между пассажирами найдется кто-нибудь, способный читать мысли?
– Веретенные мыслят шифрами, – поддержал Дебрена Клейхунс. – А на телепортодромах охрана проверяет пассажиров, и если выявит телепата, то его вежливо предупредят, чтобы он третье ухо держал на привязи. Если держать не умеет, ему на голову надевают экранированный шлем. А если говорит, что умеет, а потом пытается подслушивать, то платит штраф и может по уху получить. По обычному, которое из головы растет
Телепортовик уже не слушал. Бормоча что-то себе под нос он проверял спаянные оловом соединения, брал в руку самопишущие перья и удостоверялся в том, что они не потеряли своих свойств.
– Может, медиум? – подозрительно глянул он на погруженных в транс сотрудников. – Дебрен, у тебя нос получше. Нюхни-ка тех двух, посмотри, не упились ли?
– Медиумов мы проверяли, – заверил Клейхунс. – Когда начались неприятности, мы тут же добавили к этим двум еще троих. Помочь они не помогли, но по крайней мере проверили западную систему. Все в порядке. Просто с релейной станции пришло сообщение об отрицательном скачке мощности. Вот здесь, видишь? – Он постучал пальцем по кривой. – Мощность упала, веретено затормозило, "кишка" ослабла, ну и – хлоп!
– Это-то и я знаю. Ты лучше скажи, откуда взялся сигнал. Юхамм Клейхунс долго размышлял, морща лоб. Потом ответил. С достойной гениального ученого точностью:
– Понятия не имею.
– Но скорее всего не извне? – уточнил Пекмут. – И это был сигнал, а не, скажем, стрела какого-нибудь лелонца, который метил из лука в уток, а угодил в "кишку"?
– В четырех милях над землей? Не шути. Даже если бы внепространственный коридор, то бишь "кишка", на мгновение весь вышел в реальность, а не только пустил вспышку из тех, что вычерчивают его следы в небе, то на такую высоту ни один снаряд не долетит. Даже из катапульты, поддерживаемый магией. Да еще и попасть, да оболочку пробить, да в энергетическом поле не сгореть… Нет, Пекмут. Сбить летящее веретено – это тебе не хиханьки да хаханьки, а на таких высотах – уж и вовсе… Что-то должно было на релейной станции случиться. Похоже, это наши сами…
– Связи нет? – формальности ради спросил Дебрен.
– Это пятьсот миль с гаком, – вздохнул Клейхунс. – Хороший телепатограф действует на двести, и то при идеальной погоде. Нормально, если что-то срочное, сигналы через веретено идут. При околозвуковой скорости веретено почти восемь бусинок находится в зоне телепатографа станции.
– А если что-то случится? Скажем, станционного телепата вдохновение покинет? Или у них там дрова намокнут, и энергию неоткуда будет взять?
– Есть аварийная система. Чертовски современная, только не очень скорая. К перу-самописцу приложена бумага-самосвертка длиной в полстопы. Если с трансфером что-то очень скверное происходит, то механизм, едва размещающийся в восьми сундуках, запускает перо. Через бусинку запись готова, бумага сворачивается, и носитель может ее забрать во Фрицфурд. Только помни, Дебрен: об этом – молчок. У анвашей этого еще нет.
– А что за носитель?
– Голубь.
Дебрен несколько мгновений подсчитывал по памяти.
– Семь клепсидр беспосадочного полета для сильной птицы, – буркнул он наконец. – При хорошей погоде и без сокольничих на пути.
– Больше, – вздохнул Герсельбрюкер. – Коридор воздушной связи идет по ломаной. Не везде удалось определить свободные от охоты зоны, землевладельцы порой здорово "пролетные" дерут. Да на этой трассе еще вдобавок и гор до черта, полно хищных птиц. Если к утру долетит – считай, повезло.
– Слишком долго, – тихо сказал Дебрен. – Летом-то еще можно с горем пополам ждать. Но сейчас зима. Выжившие наверняка ранены. И если даже целы, то не знают, где находятся, где искать помощи. Мне немного знакомо Бельницкое княжество. Сама Бельница лежит в котловине, и поселений там немало, но вокруг одни горы и леса. Зимой снега по пояс, и помощи ждать ниоткуда. Нет, тянуть нельзя.
– Нельзя, – согласился телепортовик. – Конкуренты не спят. И военные разведки тоже.
– Я имел в виду поспешность ради спасения людей, – немного обиженно глянул на него Дебрен.
– Я тоже. А поскольку я рационалист и все человечество спасать не привык и не намерен, то начну скромно. С наших.
– Пассажиров? – уточнил магун.
– Не будь ребенком, Дебрен. Веретено рухнуло с высоты четырех миль. На скалы и горный лес, наверняка сосновый. Характер леса очень существенен. Ведь сосну не случайно срубают на палицы и палисады, потому что эти предметы на острия похожи. И ей свойственно расти отдельно стоящим стволом, притом почти строго вертикально. Я рад, что мне не придется видеть людей, свалившихся с неба на такие иглы.
– К счастью, мертвых, – утешил собравшихся Клейхунс. – Из предварительных экспериментов с яблоками я знаю, что чем длиннее путь падения, тем быстрее летит падающее тело. А при скорости сто миль в клепсидру любое живое существо неизбежно погибает. Поэтому большая птица, скажем, орел, не летает быстрее маленьких, хотя теоретически, как превышающий их размером порой в несколько десятков раз, мог бы. Но орел умен и знает, что при сотне миль в клепсидру воздух, попадающий в клюв, разорвал бы его в клочья как пузырь, который надувают изо всех сил.
– Пассажиры наверняка уже трупы, – подытожил Герсельбрюкер. – Им мы не поможем. Зато нашим людям можем помочь.
– Думаете, с релейной станцией тоже случилось что-то скверное? – нахмурился Дебрен.
– И это не исключено. Но не в том дело. Я имею в виду фирму. Знаешь, что будет, Дебрен, если разойдется весть, что мы потеряли людей в четырех милях над землей? Что в полете у них легкие разорвало, разнесло покойников на лоскуты, как лягушек, которых озорники через соломинку надувают, а потом трупы на сосны накололо или о скалы разбило? Телепортганза понесет колоссальные убытки, возможно, даже обанкротится. Сотни высококвалифицированных чародеев лишатся работы. И другой не найдут, потому что каждый по отдельности мало что значит, как отдельная зубчатка у башенных часов. Полетит в тартарары их карьера. Семьи впадут в нужду. Дочери пойдут на панель, а сыновья, если посчастливится, сделаются ночными сторожами. Отчаяние и разруха. Мы не можем этого допустить.
