Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
– Понимаешь, это трудно тебе объяснить… Не все могу рассказать… Я был на задании… В том мистическом парке, в магическом саду, где каждое дерево, каждый куст и цветок – это подвиг разведки… История тайного ордена, изложенная языком деревьев и трав… Это может понять посвященный и та загадочная волшебная белка…
– О чем ты, милый? – недоверчиво улыбалась она.
– Та военная мегамашина у белорусского хутора, из которой, словно дух войны, излетал худенький хрупкий полковник… Мне сказали, что эта машина таит в себе Русское Чудо, возможность Русского Рая… В синем пруду станет купаться красный божественный конь, золотой райский всадник… Но вместо него из машины вырвался Конь Блед, страшная костяная старуха с косой… Промчались по черному пруду…
– Ничего не понимаю, мой милый… Какая старуха?.. Почему с косой?.. Где ты был все эти недели?..
– Мне казалось, мы строим Царство Разума, возводим Города Будущего, исполняем их по чертежам Кампанеллы, по заветам Платона… И вот, представляешь, там, где реакторы на быстрых нейтронах, где райские кущи в пустынях, где свободные сильные духом люди, вдруг все повернулось вспять… К раннему неолиту и бронзе… К стенобитным машинам… К косматым колдунам и шаманам…
– Тебе плохо?.. У тебя жар? – она трогала его лоб узкой теплой ладонью. Проводила ему по бровям, стараясь прогнать наваждение. А он чувствовал, что его сотрясает озноб, бьет колотун, какой бывает, когда с мороза, остыв до костей, входишь в натопленную избу.
– Этот белый космический голубь, великолепный, как ангел… Ничего нет прекрасней… Города на орбите… Без бремени тяжести… Русская мечта о бессмертии… Миллиарды воскрешенных людей… Эскадры космопланов расселяют их по орбитам… Господь творит воскрешение руками и любовью людей… Я видел, как он взлетел, как обогнул нашу Землю… Вернулся, божественно-чудный… Я в него заглянул, а там гроб, полный червей… Доставил из Космоса весть – червивый шевелящийся гроб…
– Перестань… Посмотри на меня… Я должна тебе что-то сказать…
– Я был в пустыне и слушал, как взрывная волна облетела три раза Землю, и в расплавленной магме застыла мелодия Гимна… Здесь, в Москве, я наблюдал, как шлепала мерзкая жаба, и памятник Достоевскому не был допущен в колонну…
– Перестань, ты бредишь… Я хочу тебе что-то сказать…
Он не мог остановиться. Его сотрясало. В нем бушевали сорванные материки, двигались исполинские горы, шагали огромные памятники, и странная женщина с рыбьим хвостом плавала в стеклянном аквариуме, прижимала к стенке расплющенные розовые груди.
– Я видел, как уходили из Москвы тараканы, на северо-восток, как указал им вермонтский изгнанник…. Тот худой человек, бежавший по Малой Грузинской, с зачитанной книгой Бердяева…. Я должен был все осознать…
Она схватила его за плечи:
– Ты сошел с ума… Посмотри, это я… Должна тебе что-то сказать…
– Ты не поверишь, эта битва с грибом, взращенном на чайных опивках… Он и был искусственный разум, который управляет подкопом… Я его обнаружил в туннеле, где катила телега… Кто-то лежал под рогожей… Я спросил: «Кого ты везешь, мужик?» – «Грибоеда», – ответил мужик….
– Милый, все это бред… Сон наяву… Ты измучен… Жизнь не такая… Один поворот зрачков, и совсем иные видения… Посмотри на меня, это я… Послушай, что я скажу…
– Эти дыры в Кремлевской стене… Гибель красных богов… Я весь изорван, весь пуст… Они из меня излетели… Зачем теперь жить?..
– Только теперь и жить, мой милый, когда они излетели… Посмотри на меня… Я твоя женщина… Беременна от тебя…
– Что? – сказал он, слыша, как проваливаются в преисподнюю громадные горы и памятники и затихает гром камнепада. – Что ты сказала?
– Я твоя любимая женщина. Люблю. Беременна от тебя.
Он смотрел потрясенный. В наступившей вдруг тишине сильно стучало ее сердце, к которому он припал. В комнате, где не был зажжен огонь, в зеленоватом пятне на стене хрупко темнела тень цветка, который он, поджидая ее, поставил в узкую вазу.
– Боже мой, – сказал он. – Боже мой…
Глава шестнадцатая
Весь мнимый, исполненный кошмаров мир был отодвинут, как нарисованный на клеенчатом театральном занавесе, где играли жуткую сказку. Будто чья-то добрая длань отодвинула занавеску с уродливыми карлами и жестокими исполинами, они сморщились, слиплись, и открылся мир истинный, а не мнимый. Повел глазами, и жизнь, утратив черты катастрофы, повернулась вокруг невидимой тонкой оси, открылась в красоте и любви. Со своей милой Машей, Машенькой, посвятившей его в чудесную тайну, он уехал в деревню, в старую, обросшую бурьяном избу. Вогнал машину в тенистый двор, продавив колею среди лопухов и полыней. Высокая прохладная береза закачалась над ним, провела по лицу шелковистой веткой. И он знал, что это не ветка, а все та же добрая длань, отводящая прочь все напасти.
Они перенесли в покосившуюся терраску привезенную из Москвы снедь. Он снял с тяжелых дверей отяжелевший, сонно скрипнувший замок. Изба, сумрачная, с повисшим недвижным воздухом, с крестьянским ветхим убранством, пустила их в свой древесный короб, и они на пороге улыбнулись молча друг другу, радуясь этим смуглым венцам, коричневым потолкам, запыленной белой печи, столу, на котором лежали две засохшие неживые бабочки. Принялись чистить и прибирать свое деревянное гнездо.
Он раскрыл настежь все окна, душистый воздух влетел в избу, и запахло травой, водой, протоптанной в огород тропинкой, близкой, с золотыми плодами яблоней, и мертвая коричневая бабочка на столе шевельнула хрупкими крыльями. Маша углядела в углу конопляный веник и стала мести, переставляя с легким стуком высохшие до звона стулья и лавки, позвякивая половицами, которые откликались, как клавиши, на ее шаги. Он достал из сарая тупую, пятнистую от ржавчины косу, стал обкашивать крыльцо, стены избы, заросшую клумбу, из которой огненно-малиновые среди зелени диких трав стояли георгины. Слыша мягкий шорох подрезаемых стеблей, видя, как коса начинает блестеть и влажно сочиться, чувствуя, как радостно напряглись его мышцы, он наслаждался этой простой, нехитрой, но такой истинной, не мнимой работой, от которой веселело все его тело, молодели глаза, ровно и счастливо билось сердце. Маша выглянула на минутку из дома, увидела, как он косит, улыбнулась с порога.
Он опустил в колодец мятое ведро, слыша, как оно удаляется в гулкую глубину, сладко звякает о темное зеркало. Почувствовал толчок переполненного ведра, долетевший снизу через цепь, деревянный ворот, холодную рукоять. Скрипел воротом, наматывал хрустящую цепь, тянул наверх литую тяжесть, пока не показалось жестяное, ставшее драгоценно-мерцающим ведро с густой, синей от холода, ароматной водой, к которой хотелось прикоснуться горячими губами, смотреть в ее прозрачную, душистую голубизну.
Он наполнил водой старинный пузатый самовар с полустертыми медалями, с зеленой патиной, витиеватым рогатым краном. Нутро самовара было асбестовым от давнишних накипей, топка, засмоленная, прогорелая, все еще пахла старинным углем. Он отнес самовар под яблоню, и они вдвоем стали его разводить. Наталкивали в зев сухие щепки, которые неохотно дымились, трещали, не хотели разгораться, заставляя кашлять, отмахиваться от смолистого дыма, пока вдруг не пыхнуло в трубу пышное пламя, не задрожал стеклянный жар и в глубине самовара что-то тихо и нежно вздохнуло.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
