и уже не казались постылыми, надоевшими до чёртиков ни ров с мутной водой, ни частокол на валу, ни луг с пасущимися коровами.
Володарь давно не имел женщин. Когда-то, в молодости, был влюблён в дочь одного богатого купца, но тут на родной Червен нагрянули дружины князя Владимира, и попал он, ещё совсем отрок, в плен. Его выучили, поселили в княжеском доме, а купеческая дочь, потерявшая во время штурма Червена обоих родителей, пошла по рукам женолюбивых дружинников. Она опустилась, стала гулящей девкой, отиралась в пригородной корчме и потеряла для Володаря всякую привлекательность.
Позже, в степи печенеги приводили к нему молодых невольниц, Володарь удовлетворял с ними плоть и после равнодушно раздавал своим соратникам. Ни одна из них не взволновала его душу.
А потом была служба Болеславу, были иные женщины – немки, славянки, ятвяжки и была она – юная княжна с пронзительными серо-голубыми очами, ненавидящая его, неприступная и прекрасная. Он и ненавидел, и любил её одновременно, он скрежетал от злости зубами и восхищался её умом и красотой. С годами Володарь понял, что без неё, без Предславы, без её очей жизнь его многого лишится. Не потому ли предался он пьянству, что потерял надежду хоть когда-нибудь её увидеть? Да, конечно, было стремление к власти, к славе, порой думы о своём восхождении, о княжеском троне заслоняли все иные чувства, но она, в прошлом русская княжна, а ныне богемская княгиня, всегда жила где-то в его подсознании, о ней он мечтал холодными одинокими ночами, с ней, положа руку на сердце, мечтал разделить власть. Понимал, что это невозможно, но всё одно предавался безумным мыслям. Нельзя ведь запретить человеку мечтать. Когда же всё в его жизни рухнуло, наступило ощущение унылой безнадёжности. Но жизнь не кончилась, жизнь продолжается – это Володарь понял после встречи и разговора с Боженой. Казалось, именно она, такая женщина, которая могла утешить, успокоить, унять душевную и телесную боль, и нужна была ему теперь.
…Она пришла вечером стелить ему постель, всё с той же милой широкой улыбкой взбила подушку, а затем, когда стражи удалились из покоя, быстро скинула сорочку и юркнула под одеяло, обхватив Володаря руками за бёдра. Она была горяча, страстна, яростна, она тискала его закисшие от безделья мышцы, возбуждала, жаждала, требовала от него любви. И Володарь охотно подчинялся её желанию, ощущая в душе и теле подъём и отодвигая, отметая прочь горести и печали свои. Наступил конец страхам и тяжким воспоминаниям. Новая жизнь начиналась для сына червенского старейшины.
Глава 62
Предслава сама не ведала, что заставило её посетить это место, о котором раньше столь часто слышала. Или то говорливая пухленькая Малгожата наболтала ей про дыру в земле, про пропасть безмерную, откуда начинается дорога в царство мёртвых, в Навь древних славянских сказаний?
Пропасть сия, как узнала Предслава, находилась на полпути между двумя главными моравскими городами – Оломоуцем и Брно. Как раз было ей по пути, ездила она в окружении свиты и под охраной рыжеусых швабов по недавно отобранной у ляхов области, показывалась народу, раздавала людям на городских площадях мелкие гроши, учиняла пиры с овощами и рыбой. Так же когда-то давно, в пору её детства, поступал покойный родитель. Помнила Предслава шумные пиры на киевском княжьем дворе, но помнила и другое – заботу имел князь Владимир о простых людях. Знал, когда и чем кого угостить, зорко приглядывал за боярами, приближал к себе выходцев из простонародья, ставил их на должности, возводил в сотские, тысяцкие, воеводы. Предславе казалось, что Рыжий, в отличие от отца, о народе своём вовсе не думает, дни он проводил в молитвах, а меж тем власть в земле чехов всё крепче брал в свои руки его племянник Бржетислав, сын Удальрика. За него стояли молодые паны и шляхтичи, в нём видели чехи и моравы человека, способного вернуть стране былое величие времён Болеслава Грозного. Бржетислав обещал ворваться в Польшу и сровнять с землёй Краков – город, в котором столь много лет томился в заключении нынешний чешский владетель и где, по насмешке судьбы, она, Предслава, надела на его перст золотое обручальное кольцо.
…Кони медленно, осторожно ступая, шли по Моравскому Красу[233]. Копыта гулко ударяли по камням. Вокруг были голые скалы с вкраплениями леса, местами они перемежались с руслами узеньких речушек. С холма на холм, с вершины на вершину двигалась плотная цепочка всадников и всадниц. Предслава, в корзне голубого цвета с серебряной застёжкой-фибулой у плеча, надетом поверх багряного платья, перетянутого тканым поясом с широкой пряжкой, в сафьяновых сапогах с боднями, в княжеской шапочке с парчовым, затканным крестами верхом, держалась вслед за передовыми шляхтичами из свиты, которые показывали ей дорогу. Вот они выехали на голое безлесное место, удары копыт стали громче и как будто отдавались эхом где-то глубоко под землёй. Предславе стало как-то не по себе, подумалось с некоторым облегчением: хорошо, что не взяла с собой детей, хотя Конрад просился и сильно расстроился, узнав, что его оставляют в Брно вместе с маленьким братом и богомольным отцом.
Страшновато было путникам подъезжать к чёрному дьявольскому месту. Всю дорогу весело балагурившие за спиной у Предславы придворные словно по приказу затихли, лишь копыта скакунов по-прежнему гулко барабанили по твёрдому известняку. Княгинин соловый иноходец Хонта, как казалось, стучал меньше других. Вообще Предславе нравился этот фарь, такой спокойный и привязавшийся к своей хозяйке. Каждый раз, как появлялась княгиня в конюшне, встречал её Хонта довольным ржанием. А тут ещё давеча приключилась беда – померла от старости белоснежная кобылица, на которой когда-то Предслава бежала из Кракова.
Господи! Неужели столь давно было всё это в её жизни – Русь, Болеслав, плен, чёрные глаза Святополка, ныне сгинувшего в Биорской пустыне, мрачные башни Вавеля над Вислой и бешеный галоп в ночи под звёздами. А ведь её путь пролегал тогда совсем недалече отсюда, немного севернее. Тогда она, ещё совсем молодая, и слыхом не слыхивала ни про какую чёртову дыру.
– Здесь, – указал перстом вперёд один из шляхтичей.
Предслава спустилась с седла. Долгая скачка утомила её, с непривычки побаливала спина. Глянув туда, куда указывал шляхтич, она увидела круто обрывающиеся вниз, под землю скалы. Собравшись с духом, княгиня подошла к самому краю обрыва и заглянула вниз.
Словно чёрной непроницаемой ночью повеяло на неё из недр земли. Было страшно смотреть туда, где царила тьма.
Сзади подошла Малгожата.
– Мацоха – так се место прозвали, – шепнула она. – Там,
