— Отлично сказано, Орландо, — произнесла Имоджин.
И тут они услышали голос, разнесшийся по всему дому.
— Продаются старые мастера! — кричал кто-то. — Покупайте старых мастеров! Пожалуйста, вот Тициан! Джорджоне сегодня отдаю по дешевке! Есть Рейнолдс и Гейнсборо! Продаю старых мастеров!
И к ним в комнату, держа под мышкой несколько свернутых холстов, вошел Джонни Фицджеральд собственной персоной. Орландо Блейн и его подделки воссоединились в Роксли-Холле, загородном особняке Пауэрскортов.
23
Кажется, еще никогда за всю его долгую историю в доме номер 25 на Маркем-сквер не наблюдалось такого бурного кипения общественной жизни. По утрам сюда устремлялся нескончаемый поток посетителей — вернее, в основном посетительниц. В почтовый ящик низвергалась лавина писем, которые приносили почтальоны, лакеи и сами авторы. Примерно около полудня леди Люси выходила на встречу с очередными информаторами. К трем тридцати она возвращалась домой, дабы принять новую волну гостей. Чаепитие, начавшееся ранним вечером, иногда плавно переходило в дегустацию вин перед ужином. Затем Пауэрскорты отправлялись в какой-нибудь ресторан, где их уже поджидала следующая партия родственников, причем строптивый муж леди Люси в кои-то веки ни на что не жаловался. Члены вспомогательных отрядов — так Пауэрскорт именовал дальних родичей жены — зачастую оказывались наиболее эффективными источниками информации, поскольку вращались в иных кругах лондонского общества. До суда оставалось всего три дня.
Письма делились на две кучки в соответствии с тем, о ком в них шла речь — об Алисе Бридж или о Розалинде Бакли. Леди Люси купила большой черный блокнот, и он быстро заполнялся данными как о первой, так и о второй.
Пауэрскорт прочитывал все письма. Он внимательно выслушивал отчеты жены обо всех разведывательных операциях, проведенных ею в разных домах лондонского Вест-Энда. Некоторые сведения поступали из таких отдаленных районов, как Хэмпстед и Ричмонд. Какие-то обрывки фактов застревали у Пауэрскорта в мозгу. Алиса Бридж великолепно играет на фортепиано, прочел он. Кто-то подтверждал, что Розалинда Бакли — весьма искушенная обманщица.
— Ну, что ты думаешь, Люси? — спросил он у жены как-то поздним вечером. Они только что вернулись после мероприятия, которое показалось ему скучнейшим из всех, на каких он когда-либо бывал. Читать некрологи или финансовые сводки в газетах и то было бы интереснее. Но все же он улыбался, поддерживал беседу — словом, честно выполнял свой долг. — Что нам принесли все наши самоотверженные усилия?
Он улыбнулся ей и, сбросив туфли, с облегчением растянулся на диване.
— По-моему, мы обнаружили два важных обстоятельства, Фрэнсис. Во-первых, за последние месяц-другой Алиса Бридж изменилась. Прежде у нее явно был с кем-то роман. А потом он кончился. Но никто не знает, кем был ее избранник. Никто и слыхом не слыхал о Кристофере Монтегю. Думаю, в начале следующей недели мне удастся выяснить все подробности. Но тогда будет уже поздно, ведь так?
— Мой ученый друг мистер Пью, — сказал Пауэрскорт, — говорит, что обвинению вряд ли потребуется много времени. Возможно, он как представитель защиты будет вынужден взять слово уже на втором заседании по этому делу.
— Я постараюсь действовать как можно быстрее, — сказала леди Люси, — но мой информатор вернется в город лишь поздно вечером в воскресенье.
— А второе обстоятельство? — спросил Пауэрскорт, подумав, что вся эта бурная деятельность, похоже, нимало не угнетает его супругу.
— Когда Розалинда Бакли была гораздо моложе — тогда ее звали еще Розалиндой Чемберс, — она жила в Риме. И там разразился какой-то ужасный скандал — не знаю уж, из-за чего, но мне сообщили о нем трое совершенно разных людей.
— Скандал в Риме, — мечтательно произнес Пауэрскорт, уносясь мыслями в страну фантазии. — Отравление в Колледже кардиналов. Любовница Папы убита. Швейцарская гвардия защищает понтифика во всех случаях, когда он оказывается замешан в торговле белыми рабынями и наркотиками.
— Очнись, Фрэнсис, — улыбнулась леди Люси.
— А что? Все это наверняка когда-нибудь да бывало. Может, попросить Джонни Фицджеральда съездить в Рим?
Джонни Фицджеральд вернулся к общению с носильщиками из лондонского мира искусства и регулярно ставил им выпивку, по крупице выуживая из их болтовни полезную информацию.
— Не проще ли обратиться к итальянскому послу, Фрэнсис? Он живет всего в нескольких кварталах отсюда.
— Ты абсолютно права, Люси. Я немедленно напишу ему. А Джонни Фицджеральду наверняка понравилось бы в Риме. Это, знаешь ли, не Норфолк.
По крайней мере один обитатель Маркем-сквер не принимал участия в светском общении. Каждое утро на рассвете Уильям Маккензи отправлялся в свое собственное путешествие. Каждый день он забирался все дальше и дальше в погоне за своей добычей. И каждый вечер докладывал Пауэрскорту об очередной неудаче, обещая раскинуть сеть еще шире. Очень скоро, думал Пауэрскорт, Уильям вырвется далеко за пределы Лондона. Доберется до Гилдфорда, а то и до самого Винчестера.
На следующее утро, сидя за своим столом в Грейз-Инне, Чарлз Огастес Пью строчил как сумасшедший.
— Присаживайтесь, Пауэрскорт. Еще минутку.
Принесенная Пауэрскортом весть о том, что художник, занимавшийся изготовлением подделок, готов дать показания, привела Пью в восторг. Он вскочил с кресла и зашагал по комнате, словно перед воображаемым жюри присяжных. Потом сел и схватил перо.
— Художник, художник, — бормотал он себе под нос. — Правильно ли я понял, лорд Пауэрскорт: в вашем распоряжении действительно имеется несколько подделок? То есть мы сможем устроить демонстрацию фальшивых Тицианов или кого он там еще намалевал? Так это же просто великолепно! Будет настоящая сенсация. Скажите, нет ли у вас каталога той Венецианской выставки?
Пауэрскорт сказал, что наверняка сможет раздобыть экземпляр. Услышав это, Чарлз Огастес Пью запрокинул назад голову и разразился восторженным смехом. Он по-прежнему что-то быстро писал; на дворе за окном царила сонная тишина. Ее нарушали лишь голоса редких птиц.
— Прошу прощения, — наконец вымолвил адвокат, откидываясь на спинку кресла и возвращая свои туфли на их привычное место поверх столешницы. Сегодня утром на нем были темно-синий костюм и сорочка из итальянского шелка. — Полагаю, вам еще не удалось найти священный Грааль?
Пауэрскорт покачал головой.
— Ничего, ничего, — утешил его Пью, — авось со временем найдется. А пока — вот план кампании. Послушайте и скажите, что вы о нем думаете. — Он на мгновение умолк и поднял глаза к потолку. — Самое слабое звено в цепи обвинения — убийство в Оксфорде. Мы знаем, что Дженкинс был другом Монтегю. Обвинитель заявит, что Монтегю убил не кто иной, как Бакли, — и надо же было этому дурню признаться, что он был в комнате Монтегю как раз в день убийства, черт бы его побрал! У Бакли был весьма убедительный мотив. Он убил одного — значит, он же убил и второго. Бакли признал, что был в Оксфорде, когда погиб Дженкинс. Плюс этот дурацкий галстук. И все! У них нет доказательств того, что он входил в комнату: один свидетель говорит, что видел его на перроне, а другой — что в тот же день он шел по оксфордской Банбери-роуд. Думаю, мы сможем запутать присяжных в том, что касается времени перемещений Бакли. Да, есть еще крестник подзащитного, который угощал его чаем в Кибле. Итак, это наша первая линия атаки, если можно так выразиться. Вторая связана с искусствоведом, как его… Джонстоном. С тем, что из Национальной галереи. Мы объясним, как много он мог бы потерять, если бы статья Монтегю вышла в свет, сколько денег недополучил бы за экспертизы.
