конце концов. Но она ведь другое сказала.
— А если он… не захочет?
— Тогда ты его убедишь, конечно же.
— Но… Става, я не могу его убедить. Я не очень убедительная. А он во всём себе на уме, у него всё время безумные идеи, он, может быть, совсем не захочет…
— Ну, во-первых, ты скажешь, что ему самому это будет полезно. Можно сказать, это предложение о сотрудничестве.
Я поглядела на неё со скепсисом. У меня в голове очень плохо складывалось, как Дезире может захотеть сотрудничать с Волчьей Службой или вообще хоть с кем-нибудь. Если я понимала о нём хоть что-то, так это то, что он ненавидел свой меч и предпочитал как можно дольше делать вид, что его вовсе не существует.
— Во-вторых, — вздохнув, продолжила Става, — ты скажешь, что я хочу всего лишь поболтать о наших общих проблемах. А если мне не дать поболтать, то очень страшная я могу очень расстроиться, и тогда всем станет грустно.
— Это… угроза?
— Ну что ты!.. Угрозы — это только в-третьих. Понимаешь, я могла бы в целом запереть тебя в подвале Службы и подождать, пока он прямо туда и придёт. Но это как-то некрасиво, правда? И разговор начнётся ну совсем не с той ноты!..
Я вздохнула. Сложно даже сказать, какая Става была хуже, дурашливая или серьёзная. Потому что про подвал она говорила как бы в шутку, но с совершенно мёртвыми глазами.
— Нет, — твёрдо сказала я, — это всё не годится. Дезире никогда… я не буду его шантажировать, ясно? Ты с ума сошла, шантажировать лунного? Он же… ну… лунный!
— О, мы на «ты», — без всякой эмоции отметила Става.
— Никакого шантажа! — повторила я, остро почувствовав себя учительницей начальных классов в школе для очень злых девочек. — Давай сделаем… по-хорошему. Объясни, зачем тебе…
Става смотрела на меня грустно. Было вполне ясно, что она сама давно перестала верить в хорошее.
— Нет, — повторила я. — Объясни мне, что происходит, и я постараюсь тебе помочь. А если не объяснишь, вообще ничего делать не буду. А если ты меня запрёшь, то Дезире, он… этим мечом своим…
— Две минуты назад ты сомневалась, что он вообще появится, — с иронией сказала Става. — Впрочем… как знаешь. В конце концов, в этом-то… Может, ты и права.
lvii
Вряд ли в Кланах можно было найти хоть одного человека, который любил бы Комиссию по запретной магии.
Их уважали, да. И боялись — если было, что скрывать. У Комиссии было здание в столице, всё обшитое стеклом и металлом на лунный манер, в ней состояли видные учёные, а самые важные лица в Комиссии должны были как-то особо показать чистоту своих намерений и искреннее желание оберегать мир от чернокнижия.
Всё это было где-то там, далеко. На практике с ними больше всего сталкивались артефакторы и заклинатели, когда получали разрешения на свои разработки: им нужно было доказать, что придуманная формулировка не допускает двучтений, совершенно безопасна и работает по законам, правилам и принципам, а не на обращении к хаотичной воле Бездны.
Обычные люди вроде меня могли вообще никогда в жизни не столкнуться с Комиссией. Да и я-то видела их всего один раз: когда Юта начертила у себя на полу что-то ужасное, но отделалась ничего не значащей беседой.
Словом, Комиссия делала своё дело, но была довольно крупной, бюрократизированной и неповоротливой организацией. И, пожалуй, она защищала нас от многих бед, рождённых запретной магией, — но странно думать, будто запретной магии из-за этого и правда не было.
— …эти учёные! — закатывала глаза Става. — Нет ни одного артефактора, кто бы никогда ничего не нарушил. Я недавно участвовала в деле, где девчонка в четырнадцать лет наворотила такого, что никто так и не понял, что это было! А заклинатели!.. Эти же вообще больные люди, такой как ляпнет — не отмоешься. Они иногда говорят по-людски, а мысли у них на изначальном языке, и тогда совершенно случайно начинает происходить всякое. И им, бедолагам, приходится всё время молчать. И что думаешь, что Комиссия каждого из них…
Комиссии было, чем заняться. Но при Волчьей Службе была отдельная структура, которая занималась не столько даже запретной магией, сколько той её частью, что несла в себе что-то по-настоящему страшное.
Так вышло, что в Лесу для этого страшного есть имя. Мы знаем его с детства, из глупых сказок и страшилок, и так привыкли к ним, что перестали видеть за ними историю. Был Крысиный Король на самом деле или не было, он сгинул очень, очень давно, и все хвосты вместе с ним.
Тот, настоящий, Крысиный Король — так говорят сказки, — убит и сгнил в земле, стал юной травой. И хвосты его, наверное, все давно умерли тоже, и все их последователи, и всех их ученики.
Что осталось от Крысиного Короля, так это идея. Страшная мысль, будто ты знаешь, каким нужно сделать мир, и можешь изменить его по своему разумению.
Когда-то Крысиный Король зачерпнул из Бездны силу и навёл в Кланах свой жуткий порядок. Тогда и другим пришлось искать Бездны тоже, и она едва не сожрала нас всех, дурных, и едва не смыла нас навсегда.
Потом было много других, кто пытался идти по тем следам; ради них и собрали Комиссию. И в Волчьей Службе тоже были люди, готовые встретиться с любым последователем Крысиного Короля.
А ещё нам благоволил сам свет. Потому что если ни Комиссия, ни Служба не могли остановить Бездну, и она выливалась в мир, из света приходил Усекновитель.
Крылатый рыцарь с огромным мечом, он умел закрыть разрыв, а ещё убивал всех, кто испачкал в чёрной воде свои руки.
— В Марпери, — тяжело сказала Става, — был один там, который обратился к Бездне. И зачерпнул из неё так много, что… и умирать он никак не хотел.
— И всех… горожан…
Става пожала плечами.
Там сложно было уже понять: кого убил преступник, кого покарал Усекновитель, а кто пал жертвой разрушающихся платформ. Бездна утихла тогда, ушла. Хотя цена оказалась высока.
— И крысиные деньги…
— Тоже оттуда, — уклончиво сказала Става.
Усекновитель проснулся, — и это значит, что Бездна будет открыта. Что погибнет много, может быть, очень много людей. А Огиц — большой город, и…
Да даже если бы был маленький.
— Мы расследуем это дело, — важно сказала Става, — по запретной магии. Есть много моментов…
Она посмотрела на меня с сомнением, будто взвешивая, что мне можно сказать — и всё-таки продолжила.
Нелегко понять, какие из
