неизбежную угрозу. В следующее мгновение песок снова поднялся, собираясь в прежнюю форму.
— Где это! Где! — гневно прокричал Шоннур.
Треножник треснул, песок посыпался на землю. Огонь потух, звёзды погасли, и всё погрузилось во тьму.
Пустые стеклянные амфоры, разбитый треножник, три Архонта, лежащие на полу. Тусклый вечерний свет, шум дождя, бьющего в окна. Ни единой черты гениального массива Рессама не сохранилось.
Вилириан поднял голову, медленно поднялся.
— Моего сына захватили в плен, — горько проговорил он. — Я не смог пойти за ним, я не смог найти Рессама.
— Я сейчас же напишу Чоре, — Эрд отряхивал одежду, лицо его было лишено обычной улыбки. — Это город Кяськи. Местное разбойное логово. Он сейчас же поедет туда на мобиле и перевернёт всё вверх дном. Со своей Реалиорой Кости он сорвёт мясо с этих ублюдков и заставит окровавленные скелеты танцевать на пепелище.
— Я поднимаю всех агентов в радиусе тысячи газаров от Кяськи, — Шоннур был в гневе. — Напишу всем Алым, бургомистру Почермы, найду связь с этими разбойниками из Кяськи. Если с Ройтом что-то случится на земле Яратира, я проволоку дожа Юхати на огненном аркане по всей дороге, которую пришлось пройти твоему сыну.
— Нет, — тихо ответил Вилириан. — Ройта ведёт ветер Хаоса. Если мы поднимем бурю, пытаясь его спасти, эта же буря его и сомнёт. Я увидел, что не вмешайся мы с Лексиной, Ройт был бы сейчас в порядке. Наша задача — удержать мир здесь.
— Я, всё же, хотя бы Чоре напишу, — Эрд, не прощаясь, поспешил к выходу из зала.
Шоннур пнул ногой разломанный треножник и выругался. Вилириан медленно, спокойно натягивал мантию.
— Как ты считаешь, что мне нужно сделать, как Архонту, — негромко спросил он Шоннура.
— Тебе надо выступить перед горожанами, — вздохнул Верховный Архонт. — Мы больше не можем сдерживать их недовольство. Во всех районах города, на стенах домов, твои портреты — Архонт, убивающий своего сына. Тебя не называют иначе, как детоубийца. Виль, это очень серьезное обвинение, и наше молчание только подогревает общественное мнение.
— Когда это мы стали так зависимы от него?! Штиль, мы Архонты Хаоса, а не цирковые артисты.
Вилириан рубанул ладонью по воздуху, пуская по воздуху десяток алых змеек. Закрутившись в плотную спираль, они повисели несколько секунд по правую руку от своего создателя, но не получившие никакого дополнительного импульса, с легким вздохом растворились в воздухе.
— Тебе надо выступить с обращением, — твердо сказал Шоннур. — Перетянем общественность на свою сторону.
— Как, если ты говоришь, что мое имя теперь равняется детоубийце?
— Никто не любит детоубийц, как никто не любит власть имущих и живущих в высоких башнях Алых.
— Именно, — Вилириан развел руками, — если я к ним выйду, меня сожрут. Или я сожру их, услышав первое «детоубийца».
— Все любят страдания, — заметил Шоннур, — и проблемы могущественных. Они испытывают в отношении тебя ярость, злость — сильные разрушительные эмоции. Заменим их на другие, не менее сильные. Пусть сопереживают тебе.
— Поверженный, но не сломленный? Страдающий сильный?
— Именно. Дадим им убитого горем отца.
— Я и есть — убитый горем отец.
— Тем лучше, Виль, они тебе поверят.
Вилириан молча кивнул.
Глава 29. Вихрь
Я постучал в дверь камеры. Ещё раз.
Через минуту дверь распахнулась, на пороге появился бородатый мужик с глазами навыкате — вероятно, из-за какой-то болезни. Он держал в руке нацеленный на нас штуцер. Обвёл глазами камеру.
— Чвё, — чавкнул он, — биттья бутем тя? Лишьхня тя уеть Сайбар-ня еть вышелпля, нате.
Я оторопело уставился на него.
— Нате, хня вышелпля, — повторил мужик угрожающе и повёл штуцером. Затем отступил от двери, оставляя её открытой.
— Он хочет, чтобы мы пошли за ним, Ройт, — тихо проговорил Золто.
Я пожал плечами. Странный диалект, и всего-то.
Мы вышли в коридор; череда деревянных дверей слева, дневной свет из забранных решетками окошек под потолком справа.
Я машинально пошёл к мужику, но тот ударил меня в грудь кулаком и, схватив за плечо, развернул спиной к себе.
— Что не так-то?
— Итипля хветь, нате, дурак хветь, хняф нафе, руки за спиной сложил и вперёд по коридору, дуракпля хветь, нате, уеть тя, — высказался он.
Посередине посыпанного гравием двора, на низком стуле, сидел аристократического вида бледный, тощий мужчина… в алой мантии. Рядом с ним переминался с ноги на ногу бледный Сайбар; по двору прогуливалось несколько головорезов с огнестрельным оружием, поглядывавших на нас. Наш конвоир поочередно стукнул нас кулаком в спины, и проплякал что-то на своём наречии, требуя, чтобы мы остановились.
— Привет, Ройт Айнхейн, — сказал красная мантия, — я — Кай Шиот. С Сайбаром ты уже знаком.
— Привет, — я пожал плечами, — знаком, но радости при его виде я не испытываю.
— Ничего, может, ещё подружитесь. Скажи: ты умный парень, Ройт?
Я невесело рассмеялся.
— Какое там! Я невежда, глупец и болван. Оказался бы я здесь, будь я умный парень?
— Смотри-ка, — обратился Кай к Сайбару с деланным удивлением: — действительно умный парень. Скажи, Ройт: а ты понимаешь, зачем ты нам нужен?
— Рисовать плетения, добывать хаотичку, — ответил я.
— А зачем, как ты думаешь? — Кай пытался, вероятно, вести свою игру.
— Деньги? Алых наклепать? Армию живуль? Способности применять часто? Живое оружие делать? Может, в алой эссенции деревянные пульки вымачивать будете?
— Пульки-то зачем, — на этот раз действительно удивился Кай.
— Ну как: таких пулек можно много наделать; замочить их в сосудах с эссенцией, а затем палить из пушек по толпе. В кого хоть штучка попадет, тот валится в нигруху. Потом идёшь да дорезаешь, или вяжешь и на склад. Опять же, охотиться сподручно. Вот такого секача, который Сайбаров отряд погнал — из крохотного духового пистолетика можно свалить.
— Но пуля такая дороже трёх секачей выйдет, Ройт.
— Так если я вам плетений нарисую, вы купаться в ней сможете. Знай подставляй тазы да ведра. — Тазы да ведра? — Кай привстал. — Смеёшься, что ли?
Я улыбнулся.
— Моя башня приносит десять данхов эссенции в день. Притом, ветра в Ван-Елдэре скудноваты уже: много плетений понатыкано. Если башня бы стояла здесь, может быть, и пятьдесят данхов бы приходило. Но вам башня как моя и не нужна: тридцать-сорок больших плетений нарисую, и будут работать как моя башня. Пятьдесят не обещаю, но тридцать… почему бы и не тридцать? Тридцать возможно.
Кай посерел.
— Гран чистой эссенции стоит сорок золотых галер, — хрипло сказал он. — Данх будет… будет два миллиона сто тысяч галер. Шестьдесят миллионов в день? Два миллиарда четыреста миллионов галер в год? Двадцать четыре миллиарда в десять лет?
Мне стало скучновато. Люди почему-то всегда
