услышал перебранку мамы и Натки, сестра пыталась убедить ее, что Каналья — перспективный жених с деньгами.
— Насильно мил не будешь, — положил я конец ссоре.
Поел гречку с котлетами, потом прикончил свой кусок торта и поймал себя на мысли, что в детстве за маргариновый торт «привет из эпохи застоя» я душу продал бы, теперь он мне не нравился, казался приторным.
А может, от нервов аппетит пропал и вкусовые рецепторы отшибло.
Зная, что завтра мне понадобится светлая голова, спать я лег в десять, но уснуть не получилось. Как тут уснешь, когда набравший обороты мозг раскручивал ситуацию на разные лады: и подготовились мы плохо, и дождь завтра может хлынуть, и никто не придет на пикет, даже свои кинут. И менты прискачут и начнут нас паковать.
В итоге уснуть получилось только за полночь, и установка на завтрашний день не получилась позитивной.
Ладно, делай, что должно, и будь что будет!
Глава 29
Я не мафия!
В первую очередь я должен был выспаться, но получилось, как когда нельзя думать о белой лошади, и именно поэтому мысли только о ней. Уже и мама с Наташкой улеглись, и Борис засопел, а я все ворочался, гонял параноидные мысли, считал до ста, потом до тысячи — не помогало. Потом считал овец, перепрыгивающих барьер — и снова не помогало.
Когда наконец удалось сомкнуть глаза, мне приснилось, что на пикет пошли только мы с Ильей, а потом началась гроза. Намочила транспаранты, и краска потекла.
Проснувшись среди ночи, я услышал грозовые раскаты и выругался. Вскоре дождь затарабанил в окно. Черт, придется все переносить! А это грозит тем, что Джусихе сольют нашу задумку, и она успеет подготовиться.
Когда я уснул второй раз, кошмар повторился в другой вариации: мы с Ильей ждали на площади наших, а они все не приходили. Инна, шагающая мимо, сделала вид, что нас не знает, Илья окликнул ее…
И прозвенел будильник. Первым делом я выглянул в окно. Дождь прекратился, но на небо словно набросили серое покрывало. Хлынет? Не хлынет?
Я залез под ледяной душ, посмотрел на себя в зеркало: глаза красные, как после пьянки, обрамленные «очками панды». Ничего, выдержу. Холодная вода придала бодрости. Растираясь полотенцем, я вышел из ванной и увидел, что Боря, опершись о подоконник, смотрел в окно.
— Что делать будем? — прошептала Наташка, закрывая дверь комнаты, где спала мама. На работу она не пошла – какой сбор урожая в такую погоду?
— Действовать по обстоятельствам, — ответил я, понимая, что нет ничего хуже неопределенности. — Дождь не даст провести пикет.
Порыв ветра обрушился на деревья, и они замахали ветвями, будто бы отбиваясь от него.
— И зонт не спасет, — вздохнул Борис.
— Может, распогодится? — Наташка так на меня посмотрела, словно я мог дать взятку Громовержцу, чтобы он организовал нам хорошую погоду.
Чтобы глаза окончательно открылись, я заварил себе кофе в ковшике, отрезал колбасу, но кусок в горло не лез. Брат и сестра сидели мрачными, как заоконное небо сейчас.
Из дома мы вышли раньше на пятнадцать минут — нужно было обговорить организационные моменты у нашей шелковицы. За десять минут пути погода не изменилась, да и не могла она измениться так быстро, но мы по очереди запрокидывали головы, пытаясь прожечь взглядом брешь в тучах.
У шелковицы уже ждали Илья и Ян, пинающий кругляш каштана. Остальных не было. Шевельнулось неприятное предчувствие. Неужели, что говорится, сон в руку, и Леонид Эдуардович прав: вся наша дружба и взаимовыручка только в моей голове? Как только доходит до решительных действий…
Нет!
К нам с дороги свернули Инна Подберезная и Рая Лихолетова. Инна сразу же подбежала ко мне и хлопнула по сумке, отчитавшись шепотом:
— Магнитофон взяла, кассету не вынимала, батарейку купила!
— Дождь, — констатировала Лихолетова.
Подошли Алиса и Гаечка, Сашка с надеждой спросила:
— Переносим?
— Сейчас решим, — ответил я, улыбаясь тому, что сон оказался неправдой, друзья со мной, вон Кабанчик с Памфиловым идут, а автобус выпускает из чрева Димонов и Рамиля.
Даже Наташка с нами, только Каюка нет. Неужели струсил? Это вообще не в его стиле. Может, случилось что-то?
— Каков план? — потер руки Рам, побоксировал с невидимым противником.
Я в очередной раз посмотрел на тучи.
— Мы должны оповестить народ на большой перемене. Если начнется ливень, думаю, нет смысла протестовать сегодня, ветер поломает зонты.
— Дождь может закончиться к обеду, — отказывалась сдаваться Наташка.
Алиса сказала:
— Я слушала прогноз погоды, говорили, что «местами осадки».
— Это неточно, — прогудел Димон Чабанов. — Ща есть дождь, через пять минут — нету. В одном районе льет, в другом сухо.
Мне предстояло принять важное решение: рисковать сегодня или переносить мероприятие. Так хотелось перенести, отложить сложный момент, но я пересилил себя и объявил:
— Отбой будет, только если начнется ливень. Так что собираем народ.
И сразу полегчало на душе. А вот у Гаечки — не полегчало, она судорожно вздохнула и ссутулилась, как и Димон Минаев, нашим социофобушкам это было сложно, но они не отказывались действовать.
Перед тем, как выдвинуться к школе, мы соприкоснулись кулаками. Рамиль проговорил:
— Воля и разум!
Все повторили хором, и сразу стало спокойнее. Шли мы, сбившись в стайку, я представлял себя членом подполья. Если нас раскроют — сразу расстрел.
— Дождь начинается! — радостно воскликнула Гаечка и показала темные пятнышки от капель на блузке.
Я и сам это почувствовал, но ничего фатального пока не было — так, моросило слегка. Едва мы переступили порог школы, начался апокалипсис: ветер завывал, гнул деревья, швырял в стекла капли дождя.
— Черт, — скривился Рам и повернулся ко мне: — Так что, отбой?
— Ждем, — процедил я, глядя, как ученики бегут в школу, гнутся зонты, вздымаются юбки, открывая мальчишкам многоцветье женского белья. — Время еще есть.
Мне думалось, что мы первыми придем к кабинету географии, но там уже были Заславский и Желткова. О том, что бунтовать мы собрались сегодня, они не знали, как и остальные одноклассники. И не узнают до того самого момента, когда все станет окончательно ясно, а потому повышенного интереса никто не проявлял и ни о чем не спрашивал.
При виде меня Желткова оживилась, пригладила серые короткие волосы.
— Люб, а, Люб, — позвал ее Памфилов. — В кино идем?
