там больше нет… Не важно. Значит, его убьют, как убили профессора Аверина?
— Не сравнивай, это совсем другое!
— Разве? А мне кажется, если не то же самое, то близко.
Он хотел с ней спорить — даже при том, что в чем-то она была права. Но ему не позволили: заглянула медсестра, напоминая, что часы посещения закончились. Макс поцеловал Нику на прощанье, но получилось как-то неловко, совсем не так, как было всегда…
— Я еще приду, — пообещал он.
Он сдержал свое слово, он действительно снова приехал к ней на следующий день после работы. Вот только в палате ее больше не было: ему сказали, что она выписалась.
Она как будто исчезла. Ее не было дома, она не появлялась на работе. Все ее друзья, которые были и его друзьями тоже, понятия не имели, где она. После неудавшегося покушения это казалось особенно зловещим.
Он забросил работу, он позабыл обо всем на свете, он только и мог, что искать ее. Максу казалось, что если он обнаружит ее мертвой, то и его самого просто не станет. Он слишком любил ее, чтобы продолжить жить без нее… Он изнывал от обжигающей вины за то, что не сумел ее защитить.
А потом от Ники пришло первое письмо.
* * *
В мир возвращался порядок. Да, новый, во многом непохожий на то, что было раньше. Но порядок же! Юле этого было достаточно, и она торжествовала.
Ее роль в Комитете стала по-настоящему значительной — ее избрали председателем. Она до последнего была уверена, что это будет Макс… Но он просто отказался. Он в последнее время стал молчаливым и замкнутым, хотя работу не прекратил. Причины были на виду, так что его не стали дергать, дали время на восстановление.
Предложенные ею проекты чаще всего принимались. Иногда с ней спорили, но вяло. Как будто без Ники все эти добряки хребта лишились! Иногда Юля подозревала, что это не слишком хорошо, но ей было плевать.
Ну и конечно, был Макс. Теперь свободный… или казавшийся свободным. Не мог же он по-прежнему залипать на эту девицу после того, как она его бросила, правда? Юля не знала всех подробностей, Макс не говорил, а с Никой было не связаться. Но общая история была ей известна. Ника сбежала прямиком из больницы, уехала в другой город и оттуда написала, что больше не хочет иметь с Комитетом ничего общего. Вроде как они теперь ничем не отличаются от «Белого света» и это приведет к трагедии.
Заявление показалось Юле откровенно оскорбительным. «Белый свет» напал первым, а Комитет был всего лишь ответом на его действия. Да еще и главным делом жизни Макса! Неужели Ника не понимала этого?
И спасибо, что свалила, здесь ей больше не было места.
Некоторое время Юля еще присматривалась, выжидала, а потом решилась подойти. Улучила момент, когда Макс сидел на открытой террасе и что-то читал. Заявление, что ли?.. Нет, больше на письмо похоже.
— От кого оно? — удивилась Юля.
Макс перевел на нее усталый взгляд. Похоже, он давно уже не спал…
— От Ники.
Ну, понятно… Вот и пояснение.
— Она пишет тебе?
— Как видишь. Не первый раз уже.
— И ты отвечаешь ей?
— Нет. Она не хочет ответа.
— Зачем вообще это читать? — поморщилась Юля. — Она еще на что-то надеется?
— Тебя это не касается. Чего ты хотела?
— Хотела узнать, свободен ли ты сегодня после работы… Может, сходим куда-нибудь вместе? А то ты совсем замкнулся! Так же нельзя, надо как-то выбираться из этого!
Когда она прокручивала эту речь в голове, получалось легко и уверенно. Обычное дружеское предложение, без неловкости, на которое Макс обязан был согласиться.
Вот только прозвучало в итоге нервно, сбивчиво, Юля и сама бы на его месте не согласилась. Но разозлилась она не на себя, а на него, так было удобнее.
— Нет, спасибо, не хочется, — отозвался Макс.
— Не хочется выбираться?
— Неоткуда.
— Послушай, отрицание…
— Юля, хватит, — прервал он. — Я ценю твои усилия, но сейчас — не нужно.
— Значит, она тебя не отпускает… Что она предлагает тебе? Она ведь что-то предлагает?
— В некотором смысле, а дальше не гадай.
— Ну и что же ты планируешь — позволишь себе и дальше любить? Ну да, а в какой-то момент поставишь эту любовь выше всего и откажешься от нас ради нее!
Макс посмотрел на нее как-то странно, усмехнулся, но ничего не сказал. Он достал из кармана зажигалку и без сомнений поджег письмо, а потом задумчиво наблюдал, как нервные строки превращаются в пепел.
И тут Юле бы радоваться, а она чувствовала лишь тревогу. Потому что «нет» он ей так и не сказал.
* * *
Она снова сидела на крыше. Только на этот раз крыша была маленькой, прогретой солнцем, покатой и принадлежала ее дому… Или, точнее, тому дому, который Ника сделала своим. Она пришла сюда — и все, а дом как будто ждал ее. Если бы вдруг вернулись хозяева, она бы извинилась и ушла в точно такой же дом по соседству. Заплатила бы, если бы они захотели. Но вряд ли они вернутся. Такие поселки, бесконечно прекрасные и уютные, еще не начали оживать, однако Ника верила, что этот миг не за горами. Людям надоест скалить друг на друга клыки и захочется сюда, в тишину и покой.
Ей нужно было бежать, потому что иначе кровавый фейерверк, все еще стоящий перед глазами, грозил свести ее с ума.
Она не могла больше жить там, делать то, что делала, и служить этим людям… Но и «Белый свет» она поддерживать не начала. Потому что, как ни крути, сестру она потеряла из-за «Белого света», который сыграл такую же роль, как пуля в висок. Ника больше не верила в то, за что начала сражаться. Ей хотелось просто жить, а не с хрипом рваться вперед. Убегая из больницы, она даже не была до конца уверена, что это возможно.
А оказалось возможно. Здесь, у моря. Смотреть на него, дышать им. Зарабатывать статьями. Гулять по берегу. Покупать продукты в соседней деревушке — оттуда люди так и не уехали. Это не привело бы ее к славе и богатству, но Ника вдруг обнаружила, что ей не нужно ни то, ни другое.
Ей нужен был как раз такой момент: сидеть на теплой крыше и смотреть на голубые волны, подсвеченные золотом.
Еще — писать письмо.
К этому она тоже пришла не сразу. Сначала тоска по Максу была смешана с горечью. Как ни
