и ничего не ответил. Это он попросил приставить к Нике охрану, но так, чтобы она об этом не знала. Она бы никогда не согласилась, она всегда считала, что угрозы и проклятья, которыми их щедро обдают замгаринщики, — это ерунда.
Макс относился ко всему куда серьезней. Сам он услугами охраны не пользовался, потому что мог защитить себя. Он добился разрешения на оружие, и этого ему хватало. Но Ника… Возможность потерять ее пугала Макса куда больше, чем собственная участь. Поэтому он и договорился, что за Никой будут постоянно следить, когда она не рядом с ним.
С одной стороны, это решение оказалось оправданным. «Белый свет» додумался использовать против Ники ее младшую сестру. Они уговорили эту Дарью плеснуть в лицо Нике кислотой… Грамотный ход: смерть бы выставила Нику абсолютной жертвой, а вот такое уродство, как это ни горько, многие сочли бы достойным наказанием.
Логика «Белого света» понятна, эти ублюдки всегда ставили выгоду превыше всего. Но как на это согласилась Дарья?! Хотя согласие тут условно… Экспертиза уже показала, что в крови этой девицы кипел такой коктейль наркотических веществ, что она вряд ли до конца осознавала, где она и какой сейчас год.
С другой стороны, зачем было убивать ее прямо перед Никой? Первого выстрела было достаточно, чтобы обезвредить Дарью, да и этот выстрел запоздал, Ника спаслась сама. Но зачем было делать контрольный и сносить ей полбашки?
Теперь его собеседник утверждал, что это была эмоциональная реакция недальновидных сотрудников, которые понятия не имели, в кого стреляют. Вот только верить Макс не спешил. В таких ведомствах в принципе не бывает недальновидных сотрудников — а даже если бы были, никто не стал бы посылать их на такие задания. Что же до их знаний о личности Дарьи… Они скорее знали, чем нет. Им должны были предоставить всю информацию об объекте слежки. Да и потом, Дарья и Ника разговаривали, Ника сама упомянула, что это ее сестра. А охранники что же? Не услышали?
Нет, скорее, убили Дарью осознанно. Потому что таким способом решили погасить скандал — или хотя бы уменьшить его. И если отстраниться от чувств и разбирать все это как стратегию, то… Макс вынужден был признать: стратегия была удачной. Если бы Дарья осталась жива, Ника бы сейчас кудахтала над ней, как наседка над цыпленком, наверняка покинула бы Комитет и всюду вещала, что замгаринщики не опасные, просто несчастные и нуждаются в помощи. При этом спасти свою сестрицу она все равно бы не смогла, там наркотики от мозга мало что оставили.
Так что за ней присматривали далеко не дураки, а люди, умеющие мгновенно принимать сложные решения. И среднестатистический человечек, сейчас ругающий их последними словами, прекрасно знал об этом. Он обещает их наказать, а они прямо сейчас наверняка пересчитывают где-то полученную премию.
И Максу придется принять это. Потому что так лучше для Ники — а Ника была для него превыше всего. Да, вся эта ситуация далась ей очень трудно. Кислотный ожог оказался минимальным — всего-то руку чуть-чуть задело, сущая мелочь по сравнению с тем, что готовил для нее «Белый свет». Но вот смерть сестры прямо у нее на глазах… Это ее здорово подкосило. Она попала в больницу с нервным срывом и только-только начала приходить в себя.
Он проводил с ней каждую свободную минуту. Она уже знала, что случилось, сразу его спросила… Макс хотел бы соврать ей, сказать, что Дарью застрелили люди Марата Ковальчука, которые ее и привезли туда. Но врать Нике почему-то не получалось, он инстинктивно чувствовал: ни одна его ошибка не испортит отношения между ними так, как намеренная ложь. Поэтому он рассказал Нике правду про охрану и про то, что он не знал про подобный исход.
Она поняла его. Кажется, поняла… По ней теперь трудно было сказать. Она оставалась задумчивой и тихой, словно там, внутри этого хрупкого тела, потерявшегося среди белых больничных простыней, ее душа проживала новую жизнь.
Макс пришел к ней и сегодня. О своем разговоре про охрану не сказал, ей не нужны были такие подробности.
— Дашу ведь уже похоронили? — тихо спросила Ника.
— Да. Прости, но ждать было нельзя. Ее могила скрыта, потому что… Там мог быть вандализм…
— Я понимаю. Она многих разозлила своим поступком.
— Я тебе покажу это место, я тебя сам отвезу, когда выйдешь из больницы!
— Я и не волнуюсь… Не за Дашу так точно. Могилы нужны живым, мертвым уже спокойно. Я волнуюсь за тебя, за нас…
— За нас? — растерялся Макс. — Что ты имеешь в виду?
— Дашу убили так легко… Не адепты убили, те, кто считает себя настоящими людьми! Я читала, что пишут в интернете о ее смерти…
— Я же просил тебя не лезть!
— А мне нужно было знать. Мало кто сожалеет о случившемся, Макс. В большинстве своем там комментарии уровня «поделом» и «собаке собачья смерть». Помнишь, как мы возмущались, когда адепты возомнили себя выше пастов? А разве теперь не наоборот?
— Ты утрируешь, Ник, и я понимаю, почему. Но не мы напали первыми!
— И все же… Она не хотела меня убивать. Скажи мне, это ведь Марат Ковальчук устроил?
— Да, похоже на то, — подтвердил Макс. — Есть сведения, что именно Ковальчук пару недель назад увез куда-то твою сестру.
— Вот как… И что с ним теперь будет? Его арестуют?
— Нет, — неохотно признал Макс. — Ты же знаешь, какая это хитрая тварь… Сам он не замгаринщик, в отличие от той же Юговой, которая уже себе на три статьи наклекотала. Он действует очень осторожно, не подкопаешься.
— Если бы Даша осталась жива, она бы рассказала…
— Не рассказала бы, и ты об этом знаешь. Ковальчук у них там новый царь и бог, они ему по-собачьи верны.
Макс хотел отвлечь ее, запутать в словах, заставить сменить тему. Но Ника не позволила ему, она спросила сама:
— Его убьют?
— Что? — Макс сделал вид, что не понял, лихорадочно придумывая объяснение.
— Ковальчука сейчас проще всего убрать — это если исходить из выгоды, а не по совести судить. Так что его ведь убьют?
— Это рассматривается как вариант, — сдался Макс. Лгать ей по-прежнему не хотелось.
— Это рассматривает Комитет?
— В некотором смысле, хотя и не так откровенно.
— И за что будешь голосовать ты? — допытывалась Ника. — Ты хочешь сохранить ему жизнь?
— Не хочу. Только не после того, что он сделал с тобой!
— Мной не прикрывайся. Просто не хочешь. А раз не хочешь ты, решение будет единогласным — меня ведь
