и гладкого, как панцирь вареного рака. Однако сами зубы не выпали. Они срослись между собой, превратившись в выпирающее из пасти костяное жало – несуразно большой зазубренный кинжал. Когда Пульче говорил, из этого жала срывались вниз капли мутной желтой влаги - не то слюна, не то какие-то секреции, циркулирующие в глубинах нечеловеческого тела.
Кости срослись не полностью, Лэйд слышал их негромкий треск во рту у Пульче, когда деформированные челюсти размыкались, треск, перемежаемый хрустом раздавленных и деформированных хрящей. Точно говорил человек, набивший полный рот ржаных сухарей…
- Можешь смотреть на меня, - благосклонно сообщил Пульче оцепеневшему Уиллу, - Можешь пощупать. Мне плевать. Если бы я был человеком, это выражение отвращения на твоем лице уязвило бы меня. Но видишь ли, когда отмирает человеческая ткань, многие вещи, которые тревожили ее при жизни, становятся бессмысленными и пустыми. Как там…
Не бойся, я — простая костьНе думай о душе угасшей.Живых голов ни дурь, ни злостьНе изойдут из этой чаши.
Я жил, как ты, любил и пил.Теперь я мертв — налей полнее!Не гадок мне твой пьяный пыл,Уста червя куда сквернее.
Быть винной чашей веселей,Чем пестовать клубок червивый.Питье богов, не корм червей,Несу по кругу горделиво.
Где ум светился, ныне там,
Умы будя, сверкает пена.Иссохшим в черепе мозгамВино — не высшая ль замена?
Так пей до дна! Быть может, внукТвой череп дряхлый откопает —
И новый пиршественный кругНад костью мертвой заиграет.
Что нам при жизни голова?В ней толку — жалкая крупица.Зато когда она мертва,Как раз для дела пригодится[7].
- Как вам это, мистер Уильям? – осведомилось чудовище безразличным тоном, в котором, однако, угадывалась насмешливая тлеющая искра, - Угадаете автора?
- Нет… - Уилл кашлянул, - Кажется, он мне незнаком.
- Байрон, - холодно обронил Лэйд, - «Надпись на чаше из черепа».
Пульче усмехнулся, отчего его сросшиеся в зазубренный штырь зубы вновь тихо заскрежетали.
- Верно. Ты умеешь заклинать стихами людей, мои же – просто дребезжащая мелочь, оставшаяся с лучших времен… Зачем ты привел сюда мальчишку? Чтоб продемонстрировать свой лучший трофей? Позлорадствовать?
- Чтобы ты поведал ему истории из жизни Нового Бангора. Ты хороший рассказчик, Пульче, я помню. Пусть и не очень сговорчивый. Ничего, я принес то, что развяжет тебе язык. Ну или то, что осталось от твоего языка.
Лэйд щелкнул никелированным замком саквояжа и тотчас ощутил, как напряглось иссохшее тело хозяина дома. Все еще обессиленное, точно высушенное светом ярчайших звезд, оно дрогнуло и затрепетало, черные зрачки напряглись в мутной жиже своих прозрачных чаш.
- Одну каплю, Лэйд… - прошептал Пульче и голос его напоминал шорох крыльев умирающей бабочки, - Ради всех воспоминаний, что нас связывают – одну крошечную каплю…
В его голосе больше не было насмешливой сухости. В нем была жажда, скрипучая, как раскаленный песок под подошвой ботинка.
- Одну каплю, Тигр. Молю. Одну. Крошечную. Теплую. Каплю.
Лэйд опустил руку в саквояж и достал увесистую аптечную склянку, наполненную густой черной жидкостью.
- Здесь две пинты, - холодно произнес он, - Больше, чем ты мог рассчитывать.
Коричневые когти Пульче задрожали, прячась и вновь появляясь на свет. Они выглядели слабыми, немощными, такими, что не задушили бы и мышонка, но Лэйд знал, на что они способны.
- Цепь, - отчетливо произнес он.
- Черт возьми, не мучь меня, Тигр! Он и без того довольно измывался надо мной! Мне просто нужно… Совсем немного… Не бойся, я не наврежу ни тебе, ни мальчишке. Всего одну каплю – одну теплую сладкую…
- Доставай цепь, иначе мы уходим.
Пульче заскрежетал раздувшимся горлом и, повозившись в груде мусора, извлек тускло блестящий стальной ошейник со сложным запирающим механизмом. Едва гнувшиеся когти были слишком неуклюжи и слабы, чтоб справиться со сложным запирающим механизмом, но Лэйд терпеливо ждал, пока тот закончит. Тяжелое стекло приятно холодило ладонь.
От ошейника к стене тянулась цепь, едва видимая среди груд мусора, мятых консервных банок и прочего хлама. Не очень толстая, тусклого металла, она была достаточно надежна, чтоб Лэйд ей доверял. Нержавеющая сталь, три метрических тонны на разрыв. Едва лишь на раздувшейся шее Пульче щелкнул ошейник, Лэйд отставил трость и стал проверять цепь, неторопливо, звено за звеном, пока та не окончилась надежно вмурованным в стену кольцом, покрытым сложной иероглифоподобной гравировкой.
- Порядок. Я налью тебе пару капель для красноречия, - Лэйд, повозившись с плотной каучуковой пробкой, раскупорил сосуд, - Остальное получишь потом.
Пульче взвизгнул от нетерпения. В несколько судорожных взмахов разметав ближайшую к нему груду мусора, он протянул Лэйду в дрожащих когтях треснувшую глиняную миску.
- Наливай, Лэйд! – заискивающе попросил он, скрежеща сросшимися зубами, - Мой щедрый благородный Тигр! Я буду молиться за тебя Девятерым! Черт возьми, я даже перед Ним замолвил бы за тебя словечко…
Пульче от нетерпения заелозил ногами по полу. Торчащие из его конечностей хитиновые осколки заскреблись об доски, вырывая куски прогнивших половиц. Запах гниения, и без сильный, сделался практически нестерпим. К нему примешивался едкая кислая вонь, которую обычно издают потревоженные или пораненные жуки.
Пульче больше не казался равнодушным и высохшим клопом, он причитал, лебезил, раболепно изгибал хрустящую спину, клялся в преданности и заискивал.
Жизнь всегда переменчива, подумал Лэйд, стараясь не поморщиться от отвращения, всегда лжива и непостоянна. Жалкое становится грозным. Беспомощное – дерзким. Никчемное – опасным. Иногда мы этого не замечаем, иногда – мы сами становимся частью этого процесса.
- Помни мою щедрость, кровопийца. Мой спутник вправе рассчитывать на интересную историю.
- Буду! Буду помнить! Ууууу! Благодетель! Мудрый Тигр! Кумир…
Лэйд опрокинул аптечную склянку над глиняной миской, дрожащей в
