мой, милый мой, с днем рождения тебя, я с тобой буду всегда, по жизни под руку пройдем и все невзгоды обойдем.
Земский засмеялся, скорее даже не засмеялся, те конвульсии и взрывоподобные звуки, сотрясшие его, можно было охарактеризовать как ржание. Он с минуту отдавался распрягшему его чувству. Наконец кое-как успокоился:
— Понимаешь ли, Игорек… Вот рассмешил… — Опять чуть было не принялся смеяться. Все-таки взял себя в руки. — Понимаешь ли, именно вот такой газета и должна быть. Должен тебе сказать, что я выпускаю идеальную газету. Что же, ты ничего этого не понял?
— Почему же, я все это очень хорошо понял.
— А ты, что же, раньше нашу газету не читал?
— Нет, не читал. Я никаких газет не читаю. И никогда не читал.
— Вот только у нас такое и возможно: сапожник, а всю жизнь проходил в лаптях.
— Не в лаптях, Вадим. В украшенных сапфирами черевичках.
— Ну да, в черевичках… — сказал задумчиво Земский. И принялся рассуждать на любимую тему: — Важно понять, что ничего тупее и быть не может. Тупость современной газеты — это ее кредо, ее фасон, философия. Ну, тупее разве только радио и, понятно, еще тупее телевидение. Но все это должно быть тупым. Тупее и еще тупее. Товар должен быть доступным для усвоения. Есть идеальные в этом отношении газеты, у которых нужно учиться делать товар.
— Что-то вроде «Московского пи…больца»?
— Ну вот, а говоришь, что не читаешь никаких газет.
— Не читаю, значит, не читаю, но, понятное дело, изредка пролистываю.
— На самом деле, «Московский пи…болец» недотягивает, иногда они делают длинные предложения — из десяти слов и более. А предел есть четкий — в предложении, за редким исключением, семь слов из обиходного словаря, ничего сверх лимита, который доступен среднестатистическому обывателю.
— Но в таком случае я-то тебе зачем понадобился? Я не умею обходиться семью словами.
— А я объясню. Секретов никаких. Назрел серьезный проект. Предположительно на год. Может быть, на меньший срок. Будешь его пиарить?
— Хорошо, буду пиарить.
— И что же, тебе неинтересно, какой проект? — недовольно сказал Земский.
— Я буду качественно делать любую работу, — кивнул Сошников, — ты же знаешь. Нравится или не нравится. Если я подписываюсь… Ну, хорошо, какой проект?
— Ничего, что противоречило бы твоим убеждениям, — Земский сказал это без обиды, а даже с досадой.
— Откуда ты можешь знать, какие у меня убеждения? — усмехнулся Сошников. — И есть ли они вообще…
Земский взглянул на него немного настороженно, будто в раздумье, и наконец проговорил самое сокровенное, что обдумывал уже очень давно — пожалуй уже с год, а в последние месяцы приступил к осуществлению своей задумки:
— Речь идет о строительстве специализированного центра по реабилитации детей-инвалидов.
— Ну и? — все еще равнодушно спросил Сошников. — Какого центра, где?
— Ты будешь вести эту тему.
— Проплаченный проект?
— Вроде того.
— И за эту работу ты будешь платить мне три оклада? — Сошников вяло улыбнулся.
— Я не буду платить, ты сам заработаешь. Тема настолько выигрышная… Ну ты быстро въедешь.
— Понятно, я буду раскручивать спонсоров, — хмурясь проговорил Сошников.
— Раскручивать будешь не ты. Будет работать бригада. Но ты, конечно, будешь пишущим. Как видишь, ничего, что противоречило бы… — он недоговорил.
— Ну хорошо, я буду пиарить, — кивнул Сошников. — Петь оды козлам нам не привыкать.
— И тебе неинтересно, кто те самые козлы? — с непонятной улыбочкой проговорил Земский.
— Да в общем-то… — Сошников, наконец, почувствовал подвох.
— Между тем, заказчик строительства — я, — спокойно сказал Земский.
Сошников молча смотрел на него, не совсем понимая того, что услышал.
— Я буду строить первый в области частный пансионат по реабилитации детей-инвалидов. И я буду его основным совладельцем… Что ты так смотришь? Все совершенно серьезно.
— Я все-таки ничего не понял, — теперь уже по настоящему растерялся Сошников.
— Ты хочешь сказать, что передумал?
— Нет, я такого не хотел сказать… Но позволь задать нескромный вопрос, — поморщившись, произнес Сошников. — Какая тебе выгода?
— А тебе какое дело до моей выгоды? — Земский усмехнулся.
— Собственно никакого. Любопытство. Я просто не могу поверить, что ты можешь взяться за дело, которое заведомо убыточно.
— Я произвожу впечатление конченного маразматика?
— Ну в общем нет.
— В таком случае поверь, у меня все получится. — Земский выдержал паузу, немного будто поерзал на стуле и опять заговорил: — Хорошо, я тебя успокою. Дело, правда, не слишком доходное. Но совсем не убыточное. В этом главное заблуждение. Все подсчитано. Нужно только по разумному взяться за него. Я тебе скажу так: это малодоходный, но стабильный и, главное, прикрытый бизнес. Бюджет, Игорек, бюджет области, в котором я уже выбил отдельную графу. И практически без откатов, поскольку бизнес прикрыт вот, — он постучал указательным пальцем по столу, — вот этой конторой. Знаешь, что это значит? Это значит стабильность. А в моем положении сегодня стабильность превыше всего.
— Ну хорошо, — сказал Сошников. — В конце концов, я пришел не твои деньги считать.
— Вот именно… Но, как видишь, — выражение на лице Земского скользнуло в самодовольствие, — в пику твоим воззрениям, бизнес может быть благородным.
— Опять ты о моих воззрениях… — кисло улыбнулся Сошников.
— В таком случае пиши заявление. Приступать можешь с завтрашнего дня.
Сошников ушел, оставив Земского впервые за последнее время в хорошем настроении. Сочились отдающие приятностью самолюбивые мыслишки: «А все-таки пришел… Пришел на поклон… Сколько лет… А пришел на поклон».
Но под вечер опять все перевернулось. Земский уже собирался уйти, оставив доводить выпуск газеты заместителю, но еще сидел в кабинете и как-то совсем безотчетно листал ежедневник, вспоминая о событиях, закодированных старыми записями, и вдруг в открытых дверях появился юрист Спиридонов. В его аккуратности, в идеально подогнанном даже к такой нестандартной полной фигуре темном костюме, в ровно повязанном траурно-черном галстуке, в небольших очочках на полном лице было что-то крайне неприятное. Он неприятно улыбался, как-то так, что уголки губок кривились не вверх, а будто немного вниз, и общее положение пухлых складочек предвещало что-то неприятное.
— Здравствуйте, Вадим Петрович, — ласково сказал он.
Земский вяло кивнул и сказал:
— Я уже собираюсь уходить.
Но Спиридонов все равно вошел, и, мало того, прикрыл за собой дверь.
— Вам лучше немного задержаться, Вадим Петрович. Разговор тет-а-тет. — Придвинул стул и уселся боком к столу. На стол положил черную папку, которую сразу раскрыл. Лицо его тут же преобразилось, полные губы чуть вытянулись усердно. И он вот так, боком сидя к столу, немного изогнувшись, но не показывая, что испытывает неудобство, стал перекладывать бумаги. Словно отыскивал нужную, но видно было сразу, что ничего ему там не нужно, а все это только так
