Тысячи руандийцев из лагерей вернулись в Руанду в первые недели сражений в Заире. Но к началу ноября огромная масса их (не менее трех четвертей миллиона человек из Северного и Южного Киву) собралась на обширном лавовом поле в лагере Мугунга и вокруг него, примерно в десяти милях к западу от Гомы. Их сгоняли туда экс-РВС и интерахамве, ощущавшие давление надвигавшегося Альянса, — и даже, что совсем уж невероятно, некоторые «гуманитарии» из УВКБ, которые направляли их прочь от Руанды в сторону Мугунги, прежде чем сами бежали из страны. После захвата Гомы Кабила объявил о прекращении огня и призвал международное гуманитарное сообщество заняться делом и убрать с его пути беженцев, чтобы он мог продолжить свое наступление на запад. Разумеется, Мугунга был совершенно недоступен, скрытый за линией хорошо вооруженных войск, состоящих из тысяч боевиков «Власти хуту» И мобутистов. И ЭТО БЫЛА КАК РАЗ ТА МЫСЛЬ, КОТОРУЮ ПЫТАЛИСЬ ДОНЕСТИ ДО «ГУМАНИТАРИЕВ» КАБИЛА И ЕГО РУАНДИЙСКИЕ СПОНСОРЫ: ЧТОБЫ УБРАТЬ БЕЖЕНЦЕВ С ПУТИ ОПАСНОСТИ, НУЖНО БЫТЬ ГОТОВЫМ СРАЖАТЬСЯ. Нужна была не миссия помощи, а спасательная миссия, потому что гражданское население в Мугунге было не столько беженцами, сколько заложниками, удерживаемыми в качестве человеческого щита.
Это был еще один очень странный момент. В первые девять с половиной месяцев 1996 г. тот факт, что альянс мобутистов и «Власти хуту» в Восточном Заире убивал тысячи людей и выгонял еще сотни тысяч из собственных домов, похоже, ничуть не волновал международную прессу. В тот период в газете «Нью-Йорк таймс» как раз вышел репортаж на эту тему, переданный из Руанды, а газета «Вашингтон пост» ограничилась в освещении этого вопроса двумя заметками — «частными мнениями» внештатных авторов. Вероятно, мысль о том, что люди, именуемые беженцами, не только страдают и нуждаются в помощи, но и способны совершать систематические преступления против человечества, и для их обуздания может потребоваться непосредственное применение вооруженной силы, была слишком умозрительной или приводила иностранцев в недоумение из-за столь узкого освещения событий за границей. Но в начале ноября перспектива массовых смертей среди трех четвертей миллиона беженцев в осаде или в битве на лавовых полях снова привлекла сотни репортеров к руандийско-заирской границе. Гома снова стала международной историей, достойной мировых заголовков… и ничего не происходило.
Никто не мог пробраться в Мугунгу, никто не знал, в каком состоянии находятся собравшиеся там люди. ПРЕСС-СЕКРЕТАРИ ГУМАНИТАРНЫХ АГЕНТСТВ УВЕРЯЛИ РЕПОРТЕРОВ, ЧТО БЕЖЕНЦЫ, ДОЛЖНО БЫТЬ, СТРАДАЮТ ОТ МАССОВОГО ГОЛОДА И ХОЛЕРЫ. Выдумывались и обнародовались цифры общего числа смертей — десятки тысяч погибших, возможно, сто тысяч. Как это было ужасно — сидеть в отеле на берегу озера в приграничном руандийском городе Гисеньи в окружении репортеров и думать, что всего в десятке миль к западу отсюда невидимые и недостижимые люди с рекордной скоростью погибают такой смертью, которую вполне можно было предотвратить! А еще хуже было теряться в догадках, прикидывая, что тамошняя ситуация, возможно, на самом деле не настолько плоха. Если кому-то приходило в голову задать пресс-секретарям гуманитарных агентств, когда это такое было, чтобы ранее хорошо кормленные люди успевали оголодать до смерти за пару недель, вы либо не получали ответа вовсе, либо вам говорили, что большинство людей в Мугунге — это женщины и дети.
В Нью-Йорке Генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали объявил, что в Мугунге имеет место «геноцид путем голодной смерти». У Бутроса-Гали не было никаких доказательств, что там вообще хоть кто-то голодает, и он определенно не мог сказать, кто совершает этот мнимый геноцид, поскольку беженцы могли голодать только потому, что им не давали уйти, а единственными людьми, которые их блокировали, были другие так называемые беженцы. И все же, поскольку репортажи о голоде и массовой гибели невидимых беженцев наполняли телевизионные новости, Совет Безопасности начал строить планы организации гуманитарной военной интервенции в Гому под официальным предлогом освобождения масс беженцев из Мугунги. Звучало это многообещающе, пока не выяснилось, что этим гипотетическим силам ООН мандат может предписать воздерживаться от единственного, что действительно нужно было сделать, а именно — от применения силы в целях противодействия, разоружения или, если необходимо, одоления армии «Власти хуту» и ополчения.
* * *
В девять утра 15 ноября 1996 г. я сидел в доме на холме в Гисеньи с видом на Гому, делая заметки из радионовостей Би-би-си:
«Канадский командующий силами ООН подчеркивает, что его подчиненные не будут разоружать боевиков в Мугунге или отделять их от остальных беженцев. Вынесенная вчера поздним вечером резолюция ООН уходит от ответа на вопрос, каким образом возможно кормить беженцев и в то же время побуждать их вернуться в Руанду. Говорят о разъезжающихся с баз в Гоме солдатах, которым приказано искать и кормить беженцев. Но ООН говорит, что не станет восстанавливать лагеря. Канадский командующий говорит: «При попытке отделить вооруженные элементы уровень насилия был бы слишком высок и были бы убиты не только солдаты, но и невинные люди».
Я также записал свои впечатления об этой новости:
«Еще одно немощное формирование ООН. Невинных людей убивают, убивали и будут убивать, как бы дела ни повернулись. И как можно кормить сотни тысяч, рыть для них выгребные ямы, выдавать им пластиковые листы, чтобы спать под ними, — и говорить, что вы не устроили лагерь? Да и вообще, зачем использовать армию в месте, которое вас не настолько заботит, чтобы убивать и умирать за него? Тотальный паралич!»
Затем я переключился на «Радио Стар», мятежный «голос освобожденного Конго» из Гомы, и сделал еще пару заметок:
«Дорога на Мугунгу и на запад открыта. Интерахамве бежали. Ведущий говорит: «Проблема решена целиком». Беженцы идут маршем в Руанду. Восстание продолжает двигаться на Киншасу».
На сей раз мои впечатления были короче: «Да ну? Возможно ли это?»
Я выбежал за дверь, доехал на машине до границы, пересек ее и помчался в Гому, где свернул на дорогу к Мугунге, направляясь на запад к лагерю, — и обнаружил, что еду в считаных дюймах от людского потока из сотен тысяч руандийцев, которые направляются на восток, неуклонно продвигаясь домой. Оказалось, в предшествующие дни АДСО и РПФ снова перешли в наступление, окружая Мугунгу и атакуя его с тыла, так, чтобы отогнать вооруженные элементы от границы, одновременно тесня массы беженцев в сторону родины. ГЛАВНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО БИТВЫ ЛЕЖАЛО ПРИМЕРНО В 20 МИЛЯХ ДАЛЬШЕ ОТ САМОГО ЛАГЕРЯ — ЛИНИЯ ВЗОРВАННЫХ ГРУЗОВИКОВ, АВТОБУСОВ И МАШИН, КОТОРЫЕ БЫЛИ РАЗВЕРНУТЫ ГОЛОВОЙ В СТОРОНУ ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЧАСТИ ЗАИРА. Вокруг них на дороге на ветру трепетали кучи документов, в том числе и архив высшего командования экс-РВС: накладные на партии оружия от дилеров со всей Европы, хартии о создании политических фронтовых организаций среди беженцев, таблицы для сбора налогов с лагерей, отчеты о финансовых транзакциях с гуманитарными агентствами, переписка с Мобуту и его генералами — и даже скрупулезно составленные вручную списки тутси Северного Киву.
Когда репатриация пошла полным ходом, широко сообщалось, что экс-РВС и интерахамве отступили в глубь Заира вместе с остатками армии Мобуту, позволяя так называемым обычным беженцам отправиться домой. Реальность была не столь идеальной: среди тех, кто бежал на запад, в заирские джунгли (может быть, их было 150 тысяч или вдвое больше — никто не знает), было немало мирного населения; а в Руанде вскоре стало ясно, что огромное число людей, имеющих послужные списки из преступлений, за которые следовало ответить, смешались с потоком возвращенцев. Но непосредственная угроза возобновления тотальной войны была отведена от Руанды, и — к счастью — оказалось, что беженцы в процессе этого не голодали.
