достал? Выкупил из неволи?
– Что ты! Разве можно из скифа сделать раба, – удивился Мемнон. – Ты же помнишь в Афинах скифов – невольников. Их не ставят ни на какие работы, кроме, как поддерживать порядок. Ночью эти бородатые мрачные воины ходят с бичами и дубинами по улицам, оберегая покой честных граждан. Легче волка приручить, чем скифа сделать рабом. А этот юноша бился в отряде Арбупала при Граники.
– Надо же! Юный Ахилл, – похвалил Парменион. – Жаль, есле погибнет, так и не достигнув расцвета сил. Молодой, красивый. Наверное, уже возлюбленная есть. – Исмен густо покраснел, но ничего не ответил. – Жаль и тебя, если погибнешь, – обратился старик к Мемнону сухо.
– Вон ты о чем, – усмехнулся гегемон. – Хочешь переманить меня, – так и скажи. Что все вокруг да около…
– Подумай сам, – задумчиво сказал Парменион. – Вспомни, на каждом симпосиуме эллины пускают слезу, когда слушают поэмы о Леониде Спартанском и его отважных воинах; гордость вскипает в груди, когда вспоминают битву при Марафоне. Идет священная война, Мемнон, а ты не на той стороне.
– Стоит ли верить пьяным слезам? Священная война была и во время битвы при Херонее. Однако все забыли об уничтожении отряда фиванских жрецов, да и про сожженные Фивы никто не вспоминает. А ко мне нынче на помощь приплыли афиняне и воины Лакедемонии.
– Ты говоришь о горсточке предателей? – скривился в презрительной усмешке Парменион. – Что эта кучка гордецов, по сравнению с эллинскими юнцами, которые убегают из дома и толпами, каждый день приходят к Александру, просят, нет – требуют дать им оружие и ставить их в первые ряды.
– Прямо уж – толпами, – не поверил Мемнон.
– Пойми же: персидскому владению – конец.
– С чего ты решил?
– Да хотя бы с того, что Александра считают сыном Геракла. Все видели, как он при Гранике бился в окружении сатрапов – и ни одной царапины. Он – неуязвим. Любой воин готов отдать жизнь за него. Македонскую армию уже не остановить. А еще, Александр носит оружие Ахилла. Он взял его в храме возле разрушенной Трои.
– Если бы я не знал тебя, Парменион, то тут же побежал к Александру, бросился бы в ноги и принес клятву верности. Но ты – еще тот хитрец! Одиссей бы позавидовал. Недаром тебя так ценил Филипп. Я помню его слова: «Завидую афинянам», – говорил он. – Они каждый год на выборах находят себе десять полководцев, а я за много лет нашел только одного – Пармениона».
Они отпили по глотку.
– А почему Александр сам не пришел меня уговаривать? – с иронией спросил Мемнон.
– Будет он с тобой говорить, – фыркнул Парменион. – Он – гегемон Коринфского союза. Тебя же считает – предателем.
– Поэтому к предателю послал своего верного слугу? Раньше уважал меня, когда мальчишкой, там, в Пелле просил научить рукопашному бою…
– И все же, Мемнон, – настаивал старик. – Переходи на сторону Александра. Ты затмишь мою славу. С твоим талантом полководца мы сокрушим Персию и сделаемся владыками мира.
– Нет, – покачал головой Мемнон. – Не могу. И на это есть несколько причин.
– Какие же обстоятельства тебя заставляют сражаться против братьев?
– У македонской армии только один левый фланг, где уже есть командующий – это ты. А на правом всегда хозяйничает Александр. Как видишь, для меня нет места. Командовать же сотней критских лучников мне не позволяет гордость. Вторая причина и самая главная: в Вавилоне моя семья. Ответь мне: если я перейду к Александру, ты потом будешь вместе со мной открывать кованые ларцы, присланные Дарием?
– Какие ларцы? – не совсем понял Парменион.
– В которых окажутся отрубленные головы моих детей.
Парменион только развел руками.
– И третья причина, – Мемнон подал знак слуге. Тот протянул ему золотую диадему на массивной цепи. Мемнон надел ее на шею. – Сегодня утром пришел приказ о моем назначении главнокомандующим войсками Ионии и всех Западных сатрапий.
– Ты похож на мальчишку, который играл в саду и нашел красивую серебристую змейку, – горестно вздохнул Парменион. – Радуешься блестящей игрушке, только еще не знаешь, что змея ядовитая.
– Посмотрим, кого первого укусит, – ответил Мемнон. Вдруг он взорвался: – Ты же был рядом, когда Александр разрушал Фивы. Зачем он это сделал? Разве была надобность в уничтожении города? Почему ты его не отговорил? Эллины, не варвары – эллины: поэты, философы скульпторы – цвет нации теперь надрываются в каменоломнях. Я почти все свое золото отдал, чтобы выкупить на свободу хоть несколько десятков достойных граждан Фив. Почему ты его тогда не остановил?
– Я? – растерялся Парменион. – Александр хотел показать, как он расправляется с предателями…
– Ты сам не веришь в то, что говоришь, – оборвал его Мемнон.
– Александр – это не Филипп, – после долгого молчания произнес Парменинон. – Как бы тебе лучше объяснить? Филипп хитрый, коварный, скрытный. Прежде, чем что-то сделать, он все хорошенько обдумывал, постоянно советовался с окружавшими его людьми… Александр не таков. Он верит только в себя и свою силу. Все время идет напролом, ничего не обдумывая; все решения принимает на месте. И надо признать – ему везет. Боги любят его. Даже там, на реке Граннике, когда мы встретились с вами, я советовал ему, разумно советовал: перенести бой на следующее утро. Воины устали, надо разведать диспозицию, оценить силы противника, подготовиться, как следует к сражению. И что я услышал в ответ: «Я без труда преодолел Геллеспонт, и не желаю задерживаться у этого ручья». Итог ты прекрасно знаешь. Так, что, меня он не слушает. Но ты еще не видел гетайров из его окружения. У меня борода, у тебя борода. Да что там, каждый воин в Элладе, Македонии, даже в Перси носит бороду и коротко стрижет волосы, дабы отличаться от юнцов и женщин. Александр взял манеру брить лицо и отрастил кудри до плеч. При Филиппе его бы засмеяли. Помнишь, Филипп сам заставлял струсившим воинам обривать подбородок? Но сейчас все юноши подражают Александру. Гефестион отрастил волосы до плеч. Черный Клит, и тот бреется, словно юнец. Мой сын Филота туда же…
– Я лицезрел облик гегемона, когда убил коня под ним. Он напоминает жреца из священного фиванского отряда. Может, он тоже предпочитает иметь утехи с мужчинами?
– Нет, – пожал плечами Парменион. – Никто никогда еще не заподозрил его в этом. Хотя и к женщинам он холоден. Просто, Александр идет всему наперекор. Пошел в мать. Помнишь Олимпиаду148?
– Эту ведьму из Эпира? – Мемнон передернул плечами, как в ознобе. – Один раз мне довелось беседовать с красавицей Олимпиадой. Повторить встречу у меня не вызывало никакого желания. Уж лучше быть наедине с ядовитой
