Бандитская олимпиада
В девяносто четвертом году ничто не предвещало нашего последующего перемирия с Гарри. В Москве проходила шахматная олимпиада, которая у ее участников оставила о себе столь же приятные впечатления, как и впоследствии конференция в Йоханнесбурге у членов голландской делегации. Бандитской в олимпиаде было абсолютно все. Мало того, что кого-то из спортсменов побили, а кого-то ограбили, так еще и главным спонсором турнира выступила компания «Хопёр-Инвест», от финансовой деятельности которой пострадали вскоре миллионы людей. Спонсор оказался банальной финансовой пирамидой. Помню, как кто-то из членов российской Шахматной федерации расхваливал «Хопёр-Инвест» на парламентских слушаниях. Рассматривали вопрос о том, чтобы отобрать у созданной мной Ассоциации шахматных федераций стран СНГ здание на Гоголевском бульваре, которое традиционно принадлежало Шахматной федерации СССР, и сторонники выселения активно докладывали о том, сколько всего сделала Федерация России для организации олимпиады в Москве, в отличие от моей организации. Похвастались и найденным спонсором, ожидая всеобщего ликования. Но эйфорию не разделил Станислав Говорухин, в свойственной ему резкой и открытой манере режиссер буркнул:
– Да какой это, к чертям собачьим, спонсор?! Финансовое ворье! Наживутся на олимпиаде – и исчезнут.
И как в воду глядел Станислав Сергеевич. Не знаю, украл что-то «Хопёр-Инвест» именно на олимпиаде или нет, но то, что свернул свою деятельность вскоре после события, это точно.
Одним из спонсоров олимпиады выступил и ставший за год до этого президентом Калмыкии Кирсан Илюмжинов. В то время он мечтал возглавить Федерацию шахмат России. Не могу точно сказать, откуда родилось в нем такое желание. В шахматы он как играл плохо, так и играет до сих пор. Но почему-то везде рассказывает, что в свое время был чемпионом Москвы на каких-то студенческих соревнованиях. Но как ни пытались мы потом с Каспаровым найти этому документальное подтверждение, так и не нашли. Да и было бы, честно говоря, довольно странно видеть в рядах студентов-победителей шахматного турнира студента МГИМО. Традиционно шахматными вузами всегда считались Институт физкультуры, МГУ и технические университеты, такие как МФТИ, Бауманка и некоторые другие. В МГИМО были другие сильные стороны.
Как бы то ни было, Илюмжинова привлек шахматный мир, и он вознамерился отобрать главенство Федерацией у стоящего тогда у руля друга Каспарова – адвоката Андрея Макарова. Мы с Макаровым тогда находились в контрах, хотя я, считая годы его управления Федерацией неоднозначными, не могу не признать и многих его заслуг на посту руководителя. Так, например, по его инициативе был организован Кубок России по шахматам с солидным призовым фондом. Ну а наш конфликт с Андреем Михайловичем был вызван предстоящими в Москве перевыборами главы ФИДЕ. Макаров и Каспаров поддерживали Кампоманеса, а мы с Ботвинником – французского гроссмейстера Башара Куатли.
К этому времени репутация Кампоманеса в шахматном мире изрядно пошатнулась. Так случается во многих жизненных сферах. Когда к управлению чем бы то ни было приходит сильный, думающий, инициативный, прогрессивный руководитель, он испытывает потребность окружить себя близкими по духу людьми: такими же умными, прозорливыми и смелыми. Но рано или поздно руководящая работа начинает выматывать, человек устает и постепенно, боясь, что его обойдут, предадут и низвергнут, начинает избавляться от своего окружения, заменяя настоящих профессионалов на мелких сошек. Не избежал этого и Кампоманес, избавившись от всех своих вице-президентов на континентах. Его желание быть переизбранным было настолько велико, что он полностью подчинился утверждению о том, что цель оправдывает средства. Макаров и Каспаров пообещали ему эти средства предоставить – и свое обещание сдерживали как умели.
Так, например, мне не только не позволили снять номер в гостинце «Космос», где проходила олимпиада, но и несколько дней нам с Ботвинником просто не давали зайти в отель. Охрана, не стесняясь, объявляла нас персонами нон-грата и перекрывала вход. Узнав об этом, мне позвонил Людек Пахман. Людек был чехословацким гроссмейстером, активным участником «Пражской весны». После печальных событий шестьдесят восьмого года он переехал в Германию и люто ненавидел и все советское, и советских. У меня с ним были довольно ровные отношения. Их никак нельзя было назвать приятельскими, но и ненависти его к нашему режиму я на себе не испытывал. Одно время мы с ним вместе играли в очень популярном турнире, организованным совместно Центральным немецким телевидением и BBC. Матчи проводили попеременно в Гамбурге и в Лондоне, а записанные программы выходили в прайм-тайм. Передачи, конечно, были короче по времени, чем сами партии, поэтому воспроизводить телевизионные версии приходилось отдельно. Для этого мы ездили в Бристоль. Сначала операторы не имели никакого опыта в работе с шахматистами, и вместо нескольких часов нам пришлось работать с утра до вечера. Примерно в начале шестого, когда было понятно, что до завершения съемки остается каких-то полчаса, в студию ворвался незнакомый человек и безапелляционным тоном объявил:
– Tea break [30].
– Это еще кто? – спрашиваем в недоумении.
– Руководитель профсоюзов, – говорят, – раз брейк – значит, брейк.
– Да вы что?! – возмущаемся. – Осталось работы всего ничего, а если перерыв сделать, то потом еще два часа мучиться. Пока технику снова настроят, пока что…
Но указание профсоюзов для англичан оказалось неукоснительным, и Пахман в тот вечер сказал нам, что наконец понял, чего бы хотел в жизни для полного счастья: работать в Англии, получать зарплату в Германии, а жить в Праге.
