с такими горькими складками у рта, что Лида не рискнула спросить о письмах. Он догадался, что ее мучит.
— Я не из дома, — сказал. — Вот поеду за женой…
— Что в мире?
— Неладно в мире, — скупо ответил он.
Разговор этот случился в конце апреля. А вскоре зуброводы уже не спали целую ночь. Трудно телилась Волна. Зарецкий, Лида, все другие готовы были оказать помощь. Обошлось. Под утро кордон облетела весть: бычок! Ур-ра!
Его назвали Витязем. Сын Журавля и внук Шенбрунна, прямого потомка Кавказа.
Через неделю отелилась Еруня. И снова бычок. Трижды ура! Его назвали Ермышом. Сын Журавля и внук Бодо, потомка Кавказа.
— Прекрасно! — Зарецкий заулыбался. — Теперь только Лира. Ну, с ней все будет хорошо. И если третий бычок… Сама матушка-природа помогает нам.
Он собрался уезжать. Попросил Василия Васильевича поехать с ним.
— Я и сам хотел с тобой, — сказал Кожевников, — да ты вовсе бирюком со своими тайнами. Не подступиться.
В день их выезда отелилась Лира. Третий бычок! Его назвали Луганом. Сын Журавля и внук Бодо.
— Вернемся с Данутой Францевной, — сказал Зарецкий.
И молодо, с просветленным лицом вскочил на коня.
4
Зарецкий и его седобородый друг неторопливо двигались в сторону Сохрая. Кони шли, опустив головы и мотая поводьями. Андрей Михайлович сидел в седле задумавшись. Мысль его то и дело перескакивала от войны к зубрам, опять к войне и судьбе близких. Как работать, воевать, как действовать людям, чтобы выиграть войну и всем вернуться к мирной жизни? Михаилу и Лиде жизнь посулила успех. Три бычка — словно перст судьбы, загляд в будущее. Всегда есть и будет неумирающая совесть человеческая, нравственная и духовная сила для добрых дел! Для двух поколений Зарецких она связана с возрождением диких зубров, частицы нашей многоликой природы.
Двигались кони. Неспешно проходил летний день. Всадники поднялись на взлобок, окруженный лесом. Отсюда, с травяной поляны, поднятой близ слияния двух горных рек, открывался широкий обзор. Справа и чуть позади, бугрилась многоголовая гора Тхач, за которой лежала станица. Там недавно побывал Зарецкий. Белые облака кучно двигались над горами. Изредка прорывалось солнце. Тихо и покойно зеленели леса, где проходила их юность, дороги их старости.
Чужой звук возник над горами. Лошади насторожили уши. Гул моторов падал с неба. В который раз за последние дни проходили немецкие самолеты. Куда? Зачем? Прерывистое гудение нарастало.
Егеря рысью подскочили к одинокому клену и укрылись в его тени.
Два самолета довольно низко шли прямо на них, с запада на восток. Неожиданно из первого, а затем и из второго, который летел чуть выше, посыпались фигурки людей. Освещенные низким солнцем, вспыхнули парашюты.
— Десант! — крикнул Зарецкий.
Кожевников скинул винтовку, словно пуля его могла достать далеких отсюда врагов. Он шевелил губами, беззвучно считая парашютистов. Зарецкий не отрывался от бинокля, наблюдал, куда опускаются десантники. Первые фигурки исчезли в лесу севернее Тхача. Последние приземлились на западных склонах горы.
Самолеты развернулись и стали набирать высоту. Все стихло. Кавказ окрасился в красноватый цвет позднего заката.
Враг уже был в заповеднике.
Кожевников смотрел на Зарецкого. Тот разворачивал карту.
«Чего они хотят? — спросил он у самого себя. — Сели в безлюдное место. Не случайно, конечно. До Ходзи отсюда километров десять. До Хаджоха все двадцать. Куда пойдут? Зачем? — Он смотрел на Кожевникова. — Единственный ответ: пойдут к дорогам, чтобы перерезать основные тропы на перевал. Значит, главные силы наступают, а в тылах устраивают панику».
— Мимо зубров ихняя дорога, вот какое дело, Михайлович. Рядом…
— Да. Диверсанты могут пройти возле Киши, чтобы попасть к Лагерной, на дорогу к Белореченскому перевалу и к Сочи. Еще где? От Тхача минуют Бамбак и выйдут между Чернореченским кордоном и Псебаем. Словом, перережут тропу на Красную Поляну через Псеашхо. Сколько их?
— Сорок три.
— У меня получилось сорок один. Ну, Васильевич, к нам война пришла.
— Командуй, хорунжий, — строго сказал Кожевников.
— Я опережу их. За ночь буду в Хамышках, подыму партизанский отряд и дам ориентиры. Пусть заслоняют Сохрай и Кишу. Потом еду в Даховскую, оповещу центр, соберу местную группу и с ней приду в район высадки, чтобы прочесать лес. Ты возвращайся в зубропарк, предупреди наших, пусть уходят из поселка. Дети, понимаешь? А дальше действуй по обстоятельствам. Перекрой им дорогу к Черноречью. Наши подойдут из Псебая.
Они обнялись, вскочили на коней. И сразу исчезли.
5
Василий Васильевич углядел немцев уже на рассвете. Двумя цепочками, медленно, как ходят в горах опытные люди, они направлялись к Лабёнку. Зарецкий не ошибся: шли, чтобы перерезать тропу на Главный Кавказ.
Старик действовал осмотрительно. Он оставил коня между скал и минут сорок шел по лесу, не теряя из виду парашютистов. Понял, что это бывалые воины. Они то и дело оставляли позади двух-трех дозорных для наблюдения. Останавливался и Кожевников. Потом эти двое-трое догоняли группу. Догонял и он. С огромными тюками за спиной, с аккуратными ящичками в руках, автоматами на груди, они шли метрах в трех друг от друга, молча и спокойно. Двадцать два человека.
Когда враги сделали привал, Кожевников вернулся за конем, обошел их стороной и, заранее угадав, где пойдут, опять поставил коня в укрытие, подпругу не ослабил, а сам стал за камень выше тропы.
Винтовку он положил на камень. Подходите…
Снизу показалась каска, худощавое лицо, плечи. И как только над тропой поднялась грудь ведущего, он выстрелил. Не промахнулся, всего-то метров полтораста. Немец упал лицом вперед. В ту же минуту лес огласился захлебывающимся треском. Егерь удивился: у них пулеметы?! Он еще не слышал автомата. Пули, как осы шипели в листве, сбивали ветки. Чуть согнувшись, он поспешно отступил к коню.
Забравшись в седло, поехал как можно скорей и дальше от треска, остановился километрах в семи от Уруштена. Придут и сюда. Но теперь будут осторожней, рассыплются по двое, по трое, чтобы прочесывать лес. Ничо… На ночь соберутся. И тогда…
Кожевников опять перехитрил их. Сделал круг и зашел сзади. Бинокль помог обнаружить цепь: то куст шевельнется, то камень скатится. Ждал, когда соберутся на отдых и выставят охранение.
Под вечер он подобрался ближе. Теперь немцы сели отдыхать в каменной нише, отрядив в охранение троих. Но недоглядели, что выше ночлега подымалась горушка. Два диверсанта уселись так, что Кожевников видел их с горки, как окуней в чистой воде. Ну, как тут не выстрелить? Грянуло, один обмяк и скатился. Автоматы молчали. Немцы поняли,
