Мало-помалу слезы Роусы высыхают.
Катрин опускается на колени и берет ее лицо в свои ладони.
– Ты спасена, – говорит она. – А вот Йоун – нет. Ты можешь идти?
Роуса кивает. Катрин берет ее за руку, и они поднимаются вверх по склону к одинокому дому Эйидля. Пока Олав избивал Йоуна, Эйидль даже пальцем не пошевельнул, чтобы прекратить эти издевательства – только скривил губы от отвращения и ушел к себе.
– Скорее, – задыхаясь, бормочет Катрин. – Пока еще не поздно.
Глаз Роусы опух и не открывается, дышит она по-прежнему прерывисто. Катрин стучится в дверь Эйидля, и Роуса, пока еще не в силах говорить, замечает, что губы ее сжаты, а лицо сурово.
– Молчи и прими покаянный вид, – шепчет Катрин.
Роуса принимается вытирать глаза, но Катрин останавливает ее.
– Нет, пускай он видит слезы. И кровь.
Катрин распахивает дверь. Эйидль стоит на коленях и молится. За спиной у него подметает земляной пол Гвюдрун. Она поднимает голову, и ее белесые глаза начинают блестеть.
– Ты! – шипит Катрин.
Плечи Гвюдрун каменеют, но она ничего не отвечает – только слепо нашаривает на столе Библию Эйидля и протягивает ему. Он берет книгу, поблагодарив ее кивком, и она продолжает неторопливо шуршать щеткой по полу.
– Катрин, дитя мое. – Эйидль улыбается. – И ты, Роуса. Произошла ужасная путаница, но я рад, что тебе ничего не угрожает: слава Господу, Йоун признался. Подумать только, ты чуть не поплатилась жизнью за его злодеяния! Вы пришли просить совета или помолиться?
– Я пришла просить пощады. – Катрин, сощурившись, косится на Гвюдрун и опускает глаза. Роуса следует ее примеру и понуривает голову.
Ветер бьется в стены, и доски стонут.
– Пощады? – Эйидль впивается в нее взглядом.
За дверью каркает ворон. Роуса переводит дыхание.
На скулах Катрин играют желваки. Сглотнув, она складывает ладони не то в молитвенном, не то в просительном жесте.
– Я пришла просить пощады для Йоуна.
Эйидль приподнимает брови.
– Он сознался. Судить его будет альтинг, а не я. Если оттепель продолжится, мы отправим гонца на юг уже завтра.
Гвюдрун продолжает мести. В комнате холодно и голо, как в склепе.
– Но ты мог бы попросить законоговорителя…
Ветер просачивается сквозь дыры в дерновых стенах. Слабый огонек вспыхивает ярче и трепещет. Роуса поеживается.
Эйидль улыбается.
– С чего бы мне его просить?
– Я не верю, что он убил Анну.
Гвюдрун кашляет. Ворон снова издает пронзительный крик.
Роуса закрывает глаза. Как доказать невиновность Йоуна без ее собственного признания? Она вспоминает, как вцепились в нее сельчане. Они бы разорвали ее в клочья.
– Пусть альтинг решает, виновен он или нет. Быть может, это дело передадут в Копенгаген. – Эйидль почти улыбается, как будто это доставляет ему наслаждение.
Ветер шумно переводит дыхание. Роуса смотрит на Эйидля, и губы ее кривятся.
Он разводит руками.
– С чего бы мне вступаться за этого грешника? Его смерть будет благословением для селения. – Холодная улыбка Эйидля становится шире. У него своя корысть: именно к нему перейдут дом, земли, положение Йоуна. Он сделается большим человеком и сможет стать следующим bóndi. Роуса догадывается, что он скажет на альтинге: дескать, всем остальным недостает и влиятельности, и благоразумия, чтобы заслужить это звание, и поэтому именно он должен быть и prestur, и bóndi.
– Ступайте, – говорит Эйидль. – Я должен возблагодарить Бога за Его справедливый суд.
Катрин бросает на Гвюдрун прощальный злобный взгляд и делает книксен. Горячей и сухой ладонью она сжимает руку Роусы и тянет ее за собой на улицу. Они бредут вниз, к берегу, смаргивая слезы.
Море начало оттаивать, и под почернелым стеклом бурлит вода. Пронизывающий ветер, прилетевший из холодных северных краев, теребит чепец Роусы и швыряет в лицо Катрин седые пряди волос.
Катрин хватает Роусу за руку.
– Ты не можешь сознаться.
Роуса задыхается от холода, леденея до самых костей на порывистом ветру.
Йоун умрет.
Кто-то окликает их, и, обернувшись, Роуса видит Гвюдрун, с трудом идущую против ветра, который едва не сбивает ее с ног. Когда она наконец подходит к ним, Катрин смеряет ее презрительным взглядом.
– Тебя бы толкнуть, чтоб грохнулась на эти камни. Ступай обратно прислуживать Эйидлю.
– Эйидлю! – Гвюдрун причмокивает и сплевывает.
Роуса поднимает брови.
– Ты недолюбливаешь Эйидля? Я-то думала, это Йоун злодей.
– Эйидль везде ищет выгоды для себя, но называет это Божьим промыслом. Он бы спокойно позволил сельчанам растерзать тебя, девочка.
– Что-то я не заметила, чтобы ты вмешалась, Гвюдрун, – угрюмо говорит Катрин. – Ты и с места не сдвинулась, пока остальные швыряли в нее камни. Она вся в крови.
– Скверно вышло, – кивает Гвюдрун. – Но Эйидль мог все это остановить. Что за мужчина станет смотреть, как женщину бьют? Он-то и есть настоящий злодей.
– Значит, по-твоему, Эйидль не достоин стать новым bóndi? – спрашивает Роуса. – Но при этом ты у него в доме полы метешь?
Ветер дует в лицо Гвюдрун, и она моргает поблекшими глазами.
– Нужно ведь как-то зарабатывать на кусок хлеба. Но теперь этот негодяй заговорил о десятине…
– Вот оно что! Десятина. И впрямь негодяй. – Роуса горько усмехается.
– Смейся, смейся над старухой. Только Йоун никогда не требовал с нас того, чего мы дать не можем. Он прислал Пьетюра, чтобы тот помог мне починить дом, и ничего не попросил взамен. А Эйидль нас голодом заморит и скажет, что это во славу Божию. Ну а ты… – Она поднимает на Роусу слезящиеся глаза. – Йоун ведь хороший муж?
– Я… – Роуса прикусывает губу. – Он…
– Эти юнцы вечно хотят, чтобы им все поднесли на блюдечке. Он тебя бил?
– Нет.
– Вот! Хороший, стало быть, муж. Я, конечно, подслеповата и на ухо туга, но признание его слыхала. Врал он все. Признался в том, чего не делал, чтобы что-то скрыть, верно? Кого он защищает?
Роуса изучает собственные рукавицы, а Катрин смотрит в пустое море.
– Неважно. Признание это было ложью, а Йоун теперь покойник. – И Гвюдрун снова причмокивает губами.
Роуса поворачивается лицом к ветру, чтобы он сдул слезы с ее ресниц. В молчании Гвюдрун чувствуется угроза. Но вдруг она наклоняется к ним с Катрин и хватает их за руки.
