подушки подташнивало. Я лежал на спине, ожидая этого идиота Лисимаха, и волновался.
То, что она открылась мне, меня не волновало; женщина такой красоты ни на секунду не подумает, что мужчина может злоупотребить ее вниманием; к тому же она ждала, что я в ту же секунду соглашусь на ее предложение. Я подумал о том, что вот сейчас, может быть, она рассказывает Огузу правдоподобную историю и показывает порванное платье, но нет, она слишком прагматична. Огуз знает меня слишком хорошо.
Беспокоило меня то, что я не захотел воспользоваться ее предложением. Она была права, конечно. Не будет Огуза – и осада закончится, Город будет спасен. Огуз был одержим, его нужно было остановить. И Огуз был прав насчет Империи – порочной, бесчеловечной и душной: кому в здравом уме захочется защищать ее? Мне стоило давным-давно переметнуться на сторону друга и положить ей конец.
Но я инженер, сказал я себе. Когда люди приходят ко мне со своими затруднениями, я помогаю им при помощи хитроумных приспособлений, технических уловок, устройств. Я чужд политики или этики – для меня есть лишь ум и хитрость. Если нужно построить мост – я к вашим услугам: вот веревки, вот брусья. Если система настолько прогнила, что я не могу выбить из нее зарплату и материалы для своих людей, я иду и добываю серебро у нелегалов, фабрикую печати у копиистов. Если Городу угрожает расправа, которой он вполне заслуживает, я строю и улучшаю катапульты, импровизирую доспехи из клееной ткани, формирую новые сообщества – фальшивые, потому что мой авторитет держится на поддельной печати. Я изобретателен и изворотлив. Когда нужно принять удар, я уворачиваюсь, избегая столкновения. В мире есть две вещи, столкновения с которыми я избегаю всячески, – правосудие и смерть.
Людей нелегко исправить, как и мир, в котором они живут. Если бы я был Богом – устроил бы все так, чтобы в году было десять месяцев, каждый месяц длился десять дней, каждый день – десять часов, каждый час – сто минут, каждая минута – сто секунд. Так проще и лучше, эффективнее и удобнее. Я бы сделал так, чтобы весь день было ясно, всю ночь – дождливо. Чтобы снег падал только в горах, где никто не живет. Чтобы все ладили друг с другом, чтобы любви больше не было.
К чему это я? Лучше не спрашивайте.
Сичель-Гаита оказалась мне весьма полезна – сама того не ведая. Чтобы убедить меня в безнадежности положения Города, она выдала мне, что Огуз велел построить полсотни огромных барж – для того ему пришлось захватить верфи в Филии в полной сохранности, – на которых имелась возможность поставить требушеты, катапульты и осадные краны. В сопровождении шерденских пиратов эти баржи должны были войти в залив и обстрелять доки, прикрыв тем самым флот десантных кораблей с пятидесятитысячным штурмовым войском на борту. Само собой, против такого лома у меня нет и не может быть приема. Баржи уже в пути – и они прибудут через неделю или около того.
– Спасибо за информацию, – сказал я. – Предупрежден – значит, вооружен.
Сичель-Гаита засмеялась.
– Идиот, – сказала она. – Пятьдесят барж, пятьдесят тысяч солдат. Твои чудо-шары не смогут катиться по воде. У тебя нет ни единого шанса.
– Вообще-то, – сообщил я, – есть. Мне известно из авторитетного источника, что Флот уже спешит к нам на помощь. Не подумай, что я не уважаю мощь твоего народа, но против эскадры имперских военных кораблей – это у вас нет шансов.
Она глянула на меня исподлобья.
– Не знаю, откуда у тебя информация, но это чушь. Он в полном составе застрял не с той стороны маяка. Огузу потребовалось пятнадцать тысяч человек для того, чтобы удержать мыс с маяком против ваших драгоценных флотских, но знаешь что? Наши люди все еще там, а ваших что-то не видать. Так что забудь про поддержку с моря. Подумай еще.
Итак, благодаря ей я узнал два неизвестных ранее факта. Первый – характер и время грандиозной атаки Огуза. Второй – никто нам не поможет в ближайшее время, мы всё так же сами за себя. Когда известны все переменные, остается только найти решение.
36
В ту ночь проклятый Лисимах не явился за мной; предпочел поваляться в постели, ленивый идиот. Следующим утром мне предстоял завтрак в шатре главнокомандующего с моим старым другом, одетым сегодня в старую тунику и ботинки-жукодавы. Прекрасная Сичель-Гаита возлежала по правую руку от него на софе из золота и слоновой кости. Слуги подали мне чай и медовые груши. Вскоре Огуза снова отозвали по делам, и мы остались одни. Снова.
– Ну так что? – спросила она.
– Я все обдумал.
– И к чему пришел?
– Зачем я тебе вообще нужен? Хочешь убить его – убей сама. Задуши подушкой или грибов каких-нибудь интересных подсыпь в кубок. В твоем положении это чертовски просто.
– Нужно, чтобы ты принял командование, как только он перестанет дышать, – иначе разверзнется самый настоящий ад. Командиры группировок и регионов пустятся рвать на куски друг друга за право занять его место.
– Что-то не улавливаю. Что мне нужно будет сделать?..
– Мы скажем им, что Огуз оставил последнюю волю, – пояснила Сичель-Гаита, – где тебя объявил правопреемником. Как лучшего друга, само собой. Тебя поднимут на щит, и ты простишь им все их мятежные маневры. Они разбредутся по своим провинциям – и все пойдет как раньше. Я знаю, где он хранит свою печать, – сказала она и вдруг фыркнула. – О подделке не беспокойся, словом, – ну а про то, что ты его друг с далекой родины, все и так давно осведомлены.
Иногда проникаешься симпатией к людям. Уж я бы на ее месте точно оттаял бы немного.
– Я тебе не нужен. Напиши такое завещание, где командование переходит к тебе. Ты его жена, в конце-то концов.
Презрительный взгляд.
– Тебя слишком долго не было. Эти люди женщину на таком важном месте никогда не примут. Править должен мужчина – и тут лишь тебе я могу доверять.
– Я бы не стал на твоем месте.
– Потому что наши интересы в точности совпадают, – сказала она. – Ладно, я облегчу тебе задачу. Я все равно убью его – заключим мы сделку или нет. Ты воспользуешься ситуацией, чтобы спасти Город и синешкурых, или сядешь ровно и станешь ждать, когда баржи войдут-таки в залив – просто по приказу кого-то другого? Ум, как я уж поняла, не самая острая стрела в твоем колчане, Орхан, но даже ты, мне кажется,
