можно об этом узнать. Уход Селезнёва для меня — личная печаль, очень грустная и большая потеря. С этим человеком в значительной степени связана моя жизнь. Он ее определил.
А вот что написал журналист Леонид Арих:
«…В какой бы ипостаси Геннадий Николаевич ни пребывал, он оставался просто хорошим человеком — отзывчивым, доброжелательным и никогда — злым. Он и на планерках в „Комсомолке“ никого из журналистов, помнится, не отчитывал, хотя многие из сидевших в Голубом зале коллег знали, что накануне за очередной „гвоздь“ в вышедшем номере главного вызывали на ковер в ЦК партии… А Геннадий Николаевич и виду не подавал: „Так чем порадуем читателей завтра?“ Но даже в этой круговерти газетных будней он не забывал о своих подчиненных. Я убедился в этом, когда после некоторых раздумий пришел к нему с заявлением об уходе в другое издание и долго мялся у стола, не в силах признаться в „злых“ намерениях. А Геннадий Николаевич, даже не глянув в мою бумажку, всё понял и сказал, будто ждал моего появления с минуты на минуту:
— В Монголию поедешь? Собкором?
И сам лично стал возить и водить меня по нужным кабинетам, представляя как в „большом“, так и в „малом“ ЦК. И при этом не скрывал своего удовлетворения от того, что остановил меня от неверного шага, словно я собрался уйти не из газеты, а из жизни».
Глава 29
Цветник по имени «Комсомолка»
На маленьком бумажном календарике «Комсомолки» на 1987 год были изображены алые силуэты юных бойцов. Двое на конях. Красный флаг. Труба. Буденовки. Что-то свое, родное, вроде как из «Неуловимых мстителей».
Любимому фильму советских кинозрителей в том году исполнялось 20 лет, главный редактор «Комсомольской правды» Г. Н. Селезнёв шел к своему сорокалетию, да и у Великой Октябрьской социалистической революции наступал очередной юбилей — 70 лет. В самом начале 1987-го, в январе, произошло давно ожидаемое политиками событие: веселую, но вредную девчонку, долго возившуюся в пеленках, официально окрестили Перестройкой.
В 1987 году Геннадий Николаевич еще и не помышлял о том, чтобы покинуть «Комсомольскую правду», где у него всё удавалось. Многие в редакции его полюбили, а кто не нашел в себе соответствий с главным, тот просто привык к нему и честно работал.
При Селезнёве в «Комсомольской правде» возобновилась практика отдельских «самоваров». В нашем отделе науки, школ и вузов мы занимались, как теперь говорят, когнитивной, т. е. учебной и исследовательской деятельностью человека с младых ногтей до седых волос. У нас было немало своих, своей головой изобретенных тем для разработки и публикаций. Но мы хотели знать больше, причем из первых уст, поэтому гостями наших отдельских «самоваров» с чаем, баранками и конфетами становились большие ученые. Не раз приходил поговорить член-корреспондент Академии наук СССР, министр высшего и среднего специального образования СССР с 1985 года Геннадий Алексеевич Ягодин, гостями школьного отдела становились известные педагоги-новаторы, отдел науки приглашал академиков и еще не признанных исследователей.
Работать в «Комсомолке» становилось всё интереснее и интереснее, хотя, если честно, в горбачёвские времена эта работа всё больше напоминала бодрое путешествие в дремучий лес, когда приятная песчаная дорога давно закончилась и начались блуждания по непроходимым последствиям бурелома, которые встречались на каждом шагу.
Территория истории
1987-й оказался последним годом, когда юбилей Великого Октября отметили в СССР хоть и без особого пафоса, но с достоинством.
О перестройке как таковой заговорили вскоре после прихода к власти Михаила Горбачёва. Но официально это название, как мы помним, закрепили позже, в решениях январского Пленума ЦК КПСС 1987 года. Видимо, партия долго проверяла, реально ли желание советских граждан перестраиваться. Горбачёв ездил по стране, охотно разговаривал с простыми людьми, прислушивался больше всего к мнению женской половины населения — он так привык за годы жизни со своей искренне любимой женой Раисой Максимовной.
Советские мужчины были не столь словоохотливы. Если бы хоть кто-то догадался собрать на «неожиданную» встречу с лидером наиболее умных из них и спросить, куда и как нам двигаться дальше, ответы были бы короче и точнее. Достойно оплачивать труд. Развивать не только оборонную промышленность, но и производство товаров для народа. Ликвидировать проклятый дефицит: от автомобилей, мебели и разнообразных продуктов питания до всякой там ерунды для женщин — красивых трусиков, губной помады, дорогущих духов из Франции… Особое внимание уделить борьбе со спекулянтами и дедовщиной в армии! А всё остальное, в том числе и политика, вроде бы устраивает. Только не устраивайте больше антиалкогольных кампаний, унизили народ очередями в винные магазины…
Разумно? Разумно. Легко? Не трудно. Но всё пошло другим путем.
Журналистов и читателей ждали в те головокружительные годы беспощадные открытия.
В «Комсомольской правде» процессом руководил Г. Н. Селезнёв, и вот ему-то с началом «перестройки и демократизации» понадобились вожжи, забытый ныне горожанами предмет управления конями. А Селезнёв, не забудем, с детства был обучен премудростям спокойного и умелого взаимодействия с этими умными созданиями из животного мира.
Но люди не кони и упряжи не любят. Иные из исследователей прошлого и настоящего любят открывать новое или хорошо забытое старое и начинают сопротивляться, когда им мешают развязать тугие бечевочные узлы на мешке с общественной памятью.
Известный журналист Зоя Ерошок вспоминала:
«В раннюю-раннюю перестройку у меня в каком-то интервью шел абзац о Николае Бухарине. Не помню уже, что именно, но в положительном смысле. Я сама себе казалась дико смелой, что вот пишу о Бухарине не как о предателе и злодее, а как о человеке весьма неплохом. Поздно вечером Селезнёв этот абзац у меня вычеркнул. Я пошла отстаивать. Разговор у нас случился долгий. Мне надо было победить во что бы то ни стало…
Самое смешное, что я почти не давала Селезнёву слова сказать, приводя аргументы, почему надо (хоть как-то) вытаскивать из небытия Бухарина. Селезнёв меня терпеливо слушал, не перебивая. Потом сказал: „Зоя! Восстанавливай абзац…“ Я уже было победительно поднялась, чтобы уйти, но он попросил задержаться: „Подожди. Я о другом хочу с тобой поговорить“. И как-то мягко, но твердо, с болью (вот это точно — что с болью!) говорил мне: „Ну зачем ты так обольщаешься? Бог с этим абзацем. Но ты подумай сама: кто такой Бухарин? Разве он тоже не несет ответственности за то, что тогда происходило? Почитай внимательно самого Бухарина, о нем, вникни во всё. Того же Бухарина — тоже несло, и он не чуял под собой страны, и люди для него тоже почти ничего не значили. Да, из него
