и… Не очень-то ей хочется находиться с ним рядом в этом неприветливом коридоре. Она поделилась тревогой с Маргарет, и та успокоила. Сказала, что при разводе супруги заходят в зал через разные входы.
Выходит, встретиться им суждено лишь за каштановой дверью, скрывающей недалекое будущее.
Спустя стремительно пронесшуюся четверть часа Анна вошла в зал.
Одна.
Таковы были правила: разводящиеся супруги приходят без сопровождающих. И каждый сам за себя…
Морально Анна приготовилась к самому плохому. К тому, что ее будут стыдить, упрекать, обвинять и даже, возможно, уговаривать не разводиться. Хотя это вряд ли…
В зале мужу и жене предложили сесть на скамьи, разделенные широким проходом. Подальше друг от дружки. С высоты стола напротив, поднятого над полом более чем на полметра, восседали четверо судей: двое мужчин и две женщины. Они не носили париков и белых воротников, лишь черные мантии, утекающие за горизонт лакированной столешницы.
Судьи говорили по очереди, монотонно и долго. Анна поняла, что четверо их потому, что решение они принимают коллегиально, голосуя. Два писаря таились в темных углах зала и беззвучно взмахивали перьями, обращая безликие голоса судей в текст протокола.
Анна вся обратилась в слух. Нельзя было ничего пропустить. Упустить…
Но пока что и не прозвучало ничего опасного или сомнительного.
После дали слово герцогу. Он сказал, что разводится по доброй воле, после чего как-то вяло намекнул на компенсацию за увечье жены. Не потребовал даже, а так, робко попросил, хоть робость с его образом и вязалась самым последним образом.
Судьи не ответили ничего конкретного и передали слово Анне. Она заявила, что травма получена не по ее вине. Это было нападение…
— Нападение наемного ину-торра. Мы в курсе этой проблемы, — объявила вдруг одна из судей, мрачного вида седая женщина с носом-крючком. — От ее высочества принцессы Розмари поступили результаты расследования, посвященного атакам псов-наемников на знатных людей во время охот, пикников и прогулок по лесам. Ваша жена — жертва несчастного случая. Тут нет никаких сомнений. Компенсация вам не полагается.
После сказанного Генрих сник и послушно отказался от претензий на приданое. Анна ждала, что он как-то заикнется о Драконьем доле, но муж и слова о нем не сказал.
Их развели. Официально.
Выходя из зала к сестре, ее супругу и верной камеристке, Анна поверить не могла, что все прошло так просто, гладко, безобидно и…
…закончилось?
Да еще и… Приданое. Оно осталось за Анной. И даже вожделенная «Ромашка» Маргарет. Младшая умрет от счастья, когда узнает.
Но и это было не все.
После суда разошедшихся навеки супругов ожидал странный ритуал примирения. Чаепитие в закрытой комнате, куда они, как дуэлянты, могли привести с собой по одному близкому человеку. В том крылся резон: если распаленные судом супруги вдруг поссорятся или даже подерутся, «секунданты» разнимут их…
Все равно. Странное мероприятие.
Странное…
Анне совершенно не хотелось на него идти, хоть и не одной. Она благоразумно взяла с собой Марису, а не Маргарет. Младшая, приняв собственную вспыльчивость, отказалась сама.
— Я прибью его, Ани… — поморщилась она сердито. — Если что не так, кричи. Мы с Кайлом и охранниками будем рядом…
— Я не думаю, что придется, — успокоила ее Анна. — Надеюсь, мы и говорить-то ни о чем не будем. Так посидим. За чаем.
— Интересно, кого твой наконец-то бывший муженек притащит с собой…
Анне тоже было интересно. И увиденное ее удивило. Обескуражило даже.
Генрих явился на примирение с новой пассией. Это выглядело как насмешка. Как жест презрения. И предшественницу он, бесспорно, обидел бы до глубины души.
А Анна решила не поддаваться ни на какие провокации, но их и не последовало.
Камилла Лавли села напротив, сияющая и торжественная. Ее мелкие кудряшки, обрамляющие хорошенькое лицо, подрагивали от волнения.
Пришел слуга, подал чай.
— Мне что-нибудь покрепче. Терпеть не могу… — Генрих грубо оттолкнул от себя тонкий фарфор. — Бренди или ром принеси.
Ему подали что-то в высокой рюмке.
Анна чувствовала себя неуютно из-за того, что Марисе, как прислуге, не позволили сесть рядом. Камеристке пришлось ютиться на банкетке в дальнем углу.
— Я надеюсь, вражды между нами не будет? — произнесла Камилла.
Отпила из чашки, сладко жмурясь.
— Мне вражда ни к чему, — натянув дежурную улыбку, ответила Анна.
Тоже прикоснулась губами к чаю. Сделала пару глотков, смачивая пересохшее горло. Разговор не клеился. Да и с чего бы ему склеиться?
Глупый какой-то обычай, в общем.
Анна метнула сердитый взгляд на Генриха. Тот отвел глаза, буркнул под нос что-то недовольное и осушил свою рюмку махом.
Тогда Анна решила не сдерживаться:
— Значит, вы с… герцогом Лирнийским решили не претендовать на мое приданое? — задала провокационный вопрос Камилле.
На нарумяненном личике той отразилось разочарование.
— Генрих сказал, что не получится, — честно сообщила вдруг любовница, а теперь уже, наверное, невеста герцога. — После тех писем, что прислала в суд ее высочество Розмари, доказать вашу вину в получении травмы не получится, так что…
— Мой вам совет, — перебила ее Анна. — Будьте осторожны на охоте. Не повторяйте моих ошибок…
Чайник подпрыгнул на пробковой подставке и чудом не разбился. Все из-за того, что Генрих хватил кулаком по столу и грозно рыкнул на уже бывшую жену:
— Ты что, угрожаешь нам?
— Это ты мне вечно угрожаешь, — собрав все возможное хладнокровие, парировала Анна. — Признай уже, что все кончено.
Краем глаза она заметила, как напряглась Мариса. Кулаки у герцога пудовые. Если решит ударить… Успеет ли охрана?
Но сдаваться и пасовать перед бывшим супругом Анна не собиралась.
— Не ссорьтесь! Не надо! — воскликнула испуганная Камилла. Она вскочила с растерянным видом, расставила в стороны руки, силясь отгородить друг от дружки бывших мужа и жену. — Не нужно вражды… — Она вдруг осеклась на полуслове. Глаза ее остекленели. Губы зашевелились беззвучно, как у рыбы, брошенной на песок. Тело дернулось в судорогах. — Не… Не… — задыхаясь, повторила она.
И упала на пол.
Время будто замерло, застыло, как цемент.
Поток отчаянных мыслей пронесся в Анниной голове, бурля и вскипая вспышками резкой боли. В висках. В затылке. Такое бывало с ней в прежней жизни, когда случалось что-то из ряда вон, и нужно было соображать стремительно.
Камилла упала. Ее отравили? Тогда и Анну тоже…
Тоже.
Но никаких ощущений внутри, кроме панического, дикого ужаса приближающейся смерти.
Очередной.
Опять.
Снова!
Сколько можно?
Но Анна выпила
