всего этого испытания, когда я стояла на коленях на полу, никогда не было, и одевает меня в костюм горничной. Никаких признаков Иветт, а после нашего совместного ужина прошлой ночью и стихов в библиотеке на сердце у меня легче, чем когда-либо. Да, и он приходил в мою комнату и наблюдал за тем, как я сплю и ублажал себя, и это как-то странно, говорю я себе, когда мою посуду для завтрака, но я шпионила за ним достаточно часто. Я не могу судить.
Небольшая часть меня задается вопросом, знает ли он, что я была за дверью, и была ли прошлая ночь способом отвернуться от меня. Но чувство вины, которое я увидела на его лице, заставляет меня думать, что это не так. Это делает меня еще более уверенной в том, что он был бы зол на меня, если бы когда-нибудь поймал меня, но этого недостаточно, чтобы я перестала мечтать о том, чтобы снова подняться туда сегодня вечером, надеясь, что не обнаружу, что свет выключен, как я видела прошлой ночью.
В середине дня, когда я вытираю пыль с книг, раздается стук в дверь. Это пугает меня, потому что никто никогда не приходит в квартиру Александра, кроме Иветт, а она вряд ли стала бы стучать. Она просто вошла бы, как будто это место принадлежало ей. Я осторожно отложила метелку из перьев, мое сердце бешено колотилось в груди, потому что Александр никогда не говорил мне, что делать в подобной ситуации. Должна ли я игнорировать это? Ответить на это? Будут ли у меня проблемы, если я выберу неправильный вариант?
Стук раздается еще дважды, пока я переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь принять решение, и в итоге я так долго топчусь в фойе, что слышу шаги того, кто это был, начинающие удаляться. Я даю ему еще несколько минут, еще больше беспокоясь о том, чтобы подойти к входной двери сейчас и, наконец, открыть ее.
Сейчас там, конечно, никого нет, но кое-что есть — длинная белая коробка, перевязанная огромной серебристой лентой, похожая на упакованный подарок из универмага, и поверх нее коробка поменьше, а затем еще одна поменьше, как у русских матрешек, стоящих друг за другом.
Должно быть, это посылка для Александра. Я не могу просто оставить ее снаружи в холле. Ее могут украсть. Или может это Иветт. Может быть, ей что-то доставили сюда.
Но когда я беру коробки в руки, тег на самой большой из них переворачивается, и я вижу свое имя, написанное элегантным шрифтом.
Для Анастасии.
От Александра.
Мое сердце начинает бешено колотиться в груди, и я чуть не спотыкаюсь, чуть не роняя коробки. Я несу их в гостиную, чувствуя, что не могу дышать, когда кладу их на диван, неуверенная в том, что я должна делать. Должна ли я открыть их сейчас или подождать, пока Александр вернется домой? Я не забыла его реакцию на мое неповиновение ему по поводу комнат, но, конечно же, это другое дело? У меня нет четких инструкций на этот счет, так неужели он действительно так разозлится, если я поступлю неправильно?
Я не хочу снова заканчивать тем, что буду есть на полу, но я также не уверена, что смогу дождаться, пока он вернется домой. А если он хочет, чтобы я открыла их до того, как он придет домой, он мог бы обидеться на меня за то, что я трачу его время впустую, или подумает, что я неблагодарная.
Неблагодарная? Я даже не знаю, что это такое.
Я начинаю с самой маленькой коробки. Когда я открываю ее, у меня отвисает челюсть, когда я отодвигаю серебристую папиросную бумагу, заполняющую ее. То, что я вижу, не имеет смысла: золотой браслет, усыпанный сапфирами, пара сережек с сапфирами в золотой оправе и подходящее к ним ожерелье, представляющее собой тонкую золотую цепочку со свисающим с нее каплевидным сапфиром в оправе. Они выглядят дорогими, и я осторожно ставлю коробку на место, думая, что, должно быть, здесь какая-то ошибка. Но я все равно открываю следующую коробку, мой пульс подскакивает к горлу.
Следующая коробка посвящена обуви: туфлям с вездесущими красными низами, но без каблуков. Это балетки из самой мягкой кожи, к которой я когда-либо прикасалась, а внутренняя подошва с толстой подкладкой, как будто Александр сделал их на заказ. Я чувствую, как у меня начинают гореть глаза, когда я откладываю их и тянусь к ленте на самой большой коробке, неуверенная в том, что я собираюсь найти внутри.
Поверх серебристой салфетки лежит открытка, и я открываю ее первой. Она написана размашистым элегантным почерком, и нет никаких сомнений, что она от Александра.
Анастасия,
Пожалуйста, надень эти вещи, которые я выбрал для тебя, и будь готова выйти ровно к восьми вечера. Не опаздывай, малышка. У меня запланирован особенный вечер для тебя.
Александр.
Ошеломленная, я отодвигаю салфетку в сторону, чтобы найти платье, завернутое в бумагу, и когда я вытаскиваю его, я с трудом могу поверить, что держу в руках. Это коктейльное платье длиной чуть ниже колен, сшитое из самого мягкого и скользкого атласа сапфирового цвета, к которому я когда-либо прикасалась, с острым V-образным вырезом, который спускается чуть ниже груди, и вырезами из лент в стиле корсета по бокам. Я не могу представить, как Александр узнал мой размер, но, когда я собираю все вещи и несу их в свою комнату, прижимая платье к себе перед зеркалом, я думаю, что оно действительно может подойти идеально.
Я впервые принимаю ванну сама, желая убедиться, что я сияю чистотой, прежде чем даже подумать о том, чтобы надеть это великолепное платье. Я мою волосы и расчесываю их, давая им высохнуть естественным путем, пока роюсь в комоде в поисках того, что мне надеть под них. Атлас настолько хорош, что я не могу найти трусиков, которые не были бы видны, и мне не нужен бюстгальтер, поэтому после нескольких минут раздумий я решаю выбрать самый смелый вариант — ничего.
Это означает, что, когда я надеваю платье, атлас скользит по моей обнаженной коже, прохладно и сексуально, я никогда не представляла, что платье может быть таким, облегая тонкие линии моего тела таким образом, что оно одновременно намекает на все и показывает очень мало. У меня нет никакого декольте, о котором стоило бы говорить. Тем не менее, вырез все равно выглядит сексуально, намекая на мягкие выпуклости моей маленькой груди с обеих сторон. Корсетные ленты по обе стороны платья придают моей талии изгиб, которого у меня сейчас нет. Платье сидит на мне идеально, как будто у Александра были мои точные мерки. Эта обувь удобнее всего, что я носила до сих пор, и
