Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
что русские на немцев совсем не похожи.
Так оно и оказалось. Забрав лекарства, явно не принадлежавшие женщинам, русские офицеры их отпустили. Вероятно, Борис не должен был этого делать, но он подумал: «Возись тут с арестованными, доставляй их в Особый отдел, канитель-то какая! Кроме того, тогда придётся сдать в санотдел всё, что у них отобрано, и ценные медикаменты уплывут из госпиталя. Лучше отпустить их». Поэтому он и отдал соответствующее приказание.
Но уже через четверть часа Алёшкин об этом пожалел. Ни он, ни другие врачи госпиталя, ни начальник аптеки Иванченко о большинстве изъятых медикаментов понятия не имели. Надписи на них имели названия, придуманные немецкими фармацевтическими фирмами, без перевода на латынь. В имевшемся у Иванченко справочнике нашей фармакопеи этих лекарств не было. Вероятно, эстонки через Асю сумели бы объяснить действие и назначение каждого препарата, но их, конечно, и след простыл.
Вызванный Эрнст, видевший этих женщин, подтвердил, что обе они работали при немцах в госпитале, а до этого — в аптеке больницы. Но где они живут, он не знал. Между прочим, по его словам, одна из них — немка, и почему она не эвакуировалась с остальным персоналом госпиталя, он не понимал.
Пожалел Борис о своём промахе, но жалеть пришлось недолго: случай помог Алёшкину через несколько дней разобраться со всеми этими лекарствами. А начало ему положила совершенно неожиданная встреча, которая произошла в этот же день.
В тот день обед для личного состава госпиталя и для раненых приготовили полностью из трофейных продуктов. Повара постарались, и все блюда имели отличный вкус. Но главное, что придало первому обеду в Таллине особый блеск, это сервировка.
В одном из подсобных помещений пищеблока Гольдберг раскопал целый склад почти совершенно новой фаянсовой и фарфоровой посуды, большое количество мельхиоровых столовых приборов и несколько ящиков стаканов. Естественно, что всё это им было немедленно пущено в дело. Ну, а Игнатьич не растерялся и подобрал комплект этой посуды и для своего начальника.
Когда Борис после бурного утра возвратился в свою комнату, на столе, покрытом белоснежной скатертью, тоже где-то раздобытой Игнатьичем, стояли настоящие фарфоровые тарелки, рядом лежала не только ложка, но даже нож и вилка (с начала войны последними двумя предметами Борис пользовался впервые). На небольшом блюде виднелся аккуратно нарезанный хлеб. Алёшкин, остановившись на несколько секунд в дверях, подошёл к умывальнику, вымыл руки и сел за стол. В этот момент явился Игнатьич, неся в вытянутых руках настоящую суповую миску. Поставив её на стол, он усмехнулся и сказал:
— Кушайте, чай, проголодались, а я пойду за вторым схожу, там чего-то такого повара из консервов наготовили, пальчики оближете!
Упрашивать себя Борис не заставил, пообедал с завидным аппетитом. На приглашение присоединиться к трапезе Игнатьич ответил отказом, заявив, что он на кухне с поварами уже так наелся, что и смотреть ни на какую еду не может.
После обеда, покурив и сняв сапоги и китель, Борис прилёг на кровать, чтобы немного отдохнуть. По расписанию, утверждённому им самим, ему предстояло работать в операционной с 17:00 до 24:00.
Из всех врачей, имевшихся в это время в госпитале, полостные операции и наиболее сложные на конечностях делали только начальник первого отделения майор медслужбы Минаева и он. Чистович оперировал только раненых в череп, остальные врачи могли лишь ассистировать или выполнять обычную обработку ран. За прошедшие три года войны весь старый врачебный костяк госпиталя, имевшийся в момент его формирования, рассеялся: часть врачей перевели начальниками отделений во вновь формируемые госпитали, часть погибла во время голода в Ленинграде, часть получила ранения и была демобилизована. Взамен им давали персонал из ускоренных выпусков 1941–1942 гг. и, как правило, из числа не имевших хирургической специализации. Требовалось их обучение, и оно не всегда происходило гладко. Естественно поэтому, даже такие молодые хирурги, как Алёшкин, считались уже опытными. Опыт у них, конечно, был ещё не ахти какой, но тем не менее наиболее способным из них, в том числе и Борису, приходилось брать на себя самую трудную и сложную хирургическую работу.
Поэтому, составляя расписание работы с расчётом нагрузки не менее 12 часов в сутки на каждого врача, Борис также включал и себя. В этот день он не успевал выполнить своей нормы, так как был чересчур долго занят административными делами. Хорошо ещё, что в помощь начальнику второго отделения хирургу Феофановой прибыл Чистович со своей группой. Теперь Борис был совершенно спокоен за всех раненых в голову, череп и лицо, а так как эти ранения, как правило, были не очень многочисленными, то Феофанова могла отвлекаться и для другого профиля.
Едва Борис улёгся на кровати с пружинным матрацем, как в ту же минуту крепко уснул. Он не слышал, как пришла Катя, как Игнатьич уговаривал её поесть и как она отказалась, сославшись на то, что уже успела пообедать вместе с сёстрами. Игнатьич ушёл, а Катя разделась и забралась в ту же кровать, где уже спал крепким сном Борис.
Надо сказать, что со времени её возвращения им ещё не приходилось оставаться наедине: то Борис был занят в операционной, и она ему помогала, то она должна была находиться в перевязочной, чтобы руководить гипсованием, ведь, кроме неё и Журкиной, ни одна сестра делать этого как следует не умела. Не могли научить этому сестёр и молодые врачи, так что Шуйской приходилось в нарушение всех правил работать чуть ли не по двадцать часов в сутки. Во всяком случае, так было в первые два дня. И сейчас молодая женщина, вернувшись домой (а это был её дом, так как Борис сразу же предложил ей поселиться в его комнате) и забравшись в постель, сразу же уснула. Она не слыхала, как в дверь кто-то тихонько постучал. Борис поднялся с постели и, стараясь не разбудить спящую Катю, подойдя к двери, тихо спросил:
— Кто там, в чём дело?
За дверью оказался дежурный по госпиталю, начальник канцелярии Добин. Он смущённо проговорил:
— Извините, товарищ майор, но к вам опять посетители! Какие-то два человека, одетые ещё в старую красноармейскую форму и со шпалами в петлицах. Они очень хотят видеть начальника госпиталя, говорят, что у них важное и срочное дело, что они врачи из лазарета военнопленных, и от разговора с вами зависит жизнь многих раненых, которые находятся там. Как прикажете?
— Я сейчас оденусь, — сказал Борис, — и выйду к ним. А вы проводите их в мой кабинет. Оружия при них нет? Могут ведь к нам фашисты диверсантов подослать.
— Кажется, нет, —
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
