уснуть, когда в голове крутились сегодняшние события? Поэтому я не испугалась, когда в двери, которую я оставила приоткрытой, возникла фигура. Я рефлекторно чуть вздрогнула оттого, что мое тело было сильно напряжено и готово как к бою, так и к бегству. Когда лунный свет осветил знакомое лицо, я немного расслабилась. Слегка приподнявшись на кровати, я почувствовала на себе его взгляд. Никто из нас не говорил, стук его мотоциклетных ботинок по полу эхом отдавался в тишине комнаты. Я также услышала легкий шорох, когда кожаный жилет упал на пол. Я прищурилась в его направлении, хотя и не могла четко видеть, но знала, что он там. Этот кусок кожи представлял собой так много сложностей.
Одеяло сместилось, когда Зейн скользнул под него. Через несколько секунд он дернул меня к себе, тесно прижимая к своему телу. Нехотя, но инстинктивно, я прильнула к нему, жаждая его прикосновения каждым дюймом своего тела, и чувства безопасности, которое пришло вместе с ним. Иронично, на самом деле, поскольку он являлся той самой причиной, по которой я знала, как выглядят огнестрельные раны. А моя дочь знала, каково это, когда в тебя стреляют. Даже тогда мое тело взывало к нему.
— Киллиан спит на диване с Лекси, — резко сказал он.
— Я в курсе, — мягко ответила я, но таким тоном, что побуждала его осмелиться бросить мне вызов.
Наступила тишина, пока он боролся с собой, напрягшись всем телом. Я знала, что всем своим существом он хотел поспорить со мной из-за этого. Но это была моя дочь. Она нуждалась во сне в объятиях мужчины, который любил ее. А сегодня Киллиан показал себя мужчиной, прыгнув ради нее под пули. Она заслуживала того, чтобы чувствовать себя в безопасности, как я сейчас. И как бы я ни хотела, я не могла дать ей ту безопасность, которую в данный момент обеспечивал ей Киллиан. К счастью, Зейн предпочел промолчать. Молчание длилось некоторое время. Многое можно было сказать без слов. Вроде «до свидания».
— Полагаю, ты не расскажешь мне, где был? — смиренно спросила я.
Зейн сжал меня крепче, словно не мог приблизить к себе достаточно близко.
— Охотился, — только и сказал он.
Я слегка кивнула.
— Мия, — начал он.
— Сегодня умер человек, — прошептала я. Зейн напрягся. — Умер прямо у меня на глазах.
— Мия, — попытался он снова.
— Сегодня в меня стреляли. Пулями, настоящими, убивающими людей пулями. — Не знаю, почему я так сказала; какие еще могли быть пули? — Сегодня стреляли в мою дочь.
— Мия, — в его голосе слышались мучения.
— Она — мой мир, — перебила я его. — Центр моей вселенной. Мое всё. Мой ребенок. И сегодня она чуть не погибла.
В конце мой голос немного сорвался.
Зейн повернул меня так, что оказался наполовину на мне, и обхватил мою челюсть. Он включил свет, вздрогнув, вероятно, от моего выражения. В отчаянии он изучал мое лицо.
— Мия, сегодняшний вечер. Мы их поймали, заставили заплатить, я не позволю подобному дерьму повториться. Я защищу тебя. И Лекси. Клянусь, — твердо заявил он.
Я печально покачала головой.
— Защищать мою дочь — моя работа, — тихо возразила я. — Защищать ее означает не ставить в ситуации, когда она вполне может стать жертвой перестрелки. Не ставить ее в ситуации, когда она лжет полиции, чтобы выгородить твой клуб.
От этих слов Зейн замер.
Я замолчала на секунду, готовя сердце к необходимому разрыву.
— Независимо от моих чувств к тебе и того, что между нами, моя дочь строит на первом месте. Всегда. Для ее защиты я сделаю все.
Даже разобью себе сердце. Со слезами на глазах я снова встретилась взглядом с Зейном. Его челюсть была тверда, а глаза на этот раз беззащитны. В них мерцали эмоции, которые обычно только мелькали под поверхностью, намекая на истинные глубины. Теперь они были выставлены на всеобщее обозрение, и мне пришлось на мгновение закрыть глаза.
Легким, как перышко, прикосновением Зейн провел по моей щеке к виску.
— Открой глаза, Мия, — прошептал он.
Не выдержав, я открыла.
— Случившееся сегодня больше никогда не повторится, — в его голосе звучала ярость. — О проблеме позаботились. Хотя, ты должна была бы это знать. Клуб — часть меня. Клуб — это я. Жилет делает меня тем, кто я есть. — Он кивнул на пол, где лежал кусочек кожи.
Он говорил мне, что никогда его не снимет. Никогда не покинет клуб, убивший его брата. Сегодня в людей стреляли. Но каким-то странным образом я его понимала. То, что вы любите, никогда не бывает идеальным. Иногда оно откровенно уродливо. Но таков способ любви. Дело не в чувстве, не в эстетике и даже не в разуме. Зейн любил свой клуб. Своих братьев. Никто и никогда не смог бы оторвать его от клуба. Как он и сказал, он был клубом. Любить его — означало любить клуб. Я любила его, каждый его дюйм. Мне нравились сломанные части, которые он, казалось, мог открыть только мне. Мне даже нравился клуб. Их чувство семьи, верности. Но дело было не только во мне. Я не была эгоисткой. Не могла заткнуть голос разума. Мне пришлось держаться за эти оправдания, потому что я шла ко дну.
Должно быть, он увидел это на моем лице, потому что все его тело напряглось, отгородилось броней, и на мгновение он закрыл глаза. Я коснулась его лица, запоминая каждую черточку.
— Зейн, — прошептала я, и он открыл глаза. — Если бы дело было только во мне, я осталась бы с тобой, несмотря ни на что. Я бы доверила тебе свою жизнь, — пообещала я. — Но дело не только во мне. Ты обещаешь, что такого больше не повторится, но я не могу так рисковать. Ради тебя, ради нас я бы рискнула. Но не жизнью моей дочери, — тихо закончила я. В глаза я ему не смотрела. Не могла.
Зейн ласково приподнял пальцами мой подбородок, чтобы я посмотрела ему в глаза. Я приготовилась к ярости. К прощальному убийственному взгляду. Но ничего этого не было. Его взгляд был суровым, за ним что-то скрывалось. Но я видела и нежность. Любовь. И чуть не задохнулась от этого.
— Ты чертовски хорошая мама, детка. Защищаешь свою девочку. Я понимаю, — выдавил он, будто ему было физически больно говорить. — Сейчас я тебя трахну. Попробую каждый дюйм тебя в последний раз, чтобы запечатлеть в своих воспоминаниях. Так что ты будешь чувствовать меня спустя несколько недель, — прорычал он.
Потом не было ничего. Никаких слов. Его рот предъявил на меня
