на одном месте. Похоже, и правда, давно меня ждёт.
— Йок с ней, с погодой. Кто там меня убить хочет? Яшка?
Патар глубоко вздохнул и опустил вниз голову.
— Мы с тобой никогда не ладили, — начал он грустным голосом. — И уже никогда не поладим. Прежде я не понимал, какого тебе живётся. Теперь знаю. А ещё знаю, что извинения мои тебе двести лет не нужны. Но я и не прощения просить тебя звал.
Патар придвинулся ближе, и голос его зазвучал по-другому — к грусти прибавились: боль, гнев и страх.
— Яков — страшный человек. Тебе бы одному смерть грозила, так я, может, и не отважился бы влезать во всё это. Чай, ты уже далеко не слабак — умеешь за себя постоять. Только он детвору всю сиротскую вашу спалить в доме собрался. Или сначала передушить, а потом уж спалить. Я этот момент не расслышал. Позапрошлой ночью они с одним старшаком это дело в нужнике обсуждали. Не знаю, как звать — чернявый такой. Годник из четвёртого отряда, но вместе с зимниками сейчас из храма уйдёт — в поход какой-то особый собрался. Так Яков с ним и передал свою просьбу какому-то Жмыху из гильдии.
— Какой ещё гильдии?
Я не узнал свой собственный голос. И дело не в подвывающей вьюге, которую приходилось перекрикивать шёпотом. И не холод стал виной этой дрожи. Не с работы погнать, не дом отобрать… Смертью всех убить! Сжечь в огне! Это какой же надо быть тварью…
— Откуда я знаю? Может, из купеческой. Я дальше слушать не стал. И так сердце едва из груди не выпрыгнуло. Я же у двери стоял. Назад к комнате своей, знаешь, как крался? Лодмур обзавидовался бы. Страха натерпелся — жуть просто. Потом целый день с силами собирался, чтобы тебе рассказать. Знаю, что мне грозит, если вскроется, но потом как дальше жить, про такое смолчавши?
— Спасибо, Патар!
Я положил руку на плечо бывшему недругу и серьёзно кивнул. Тут уже не до наших детских склок, не до старых обид. Он не просил у меня прощения, но оно им получено. Настоящего человека поступок. Не свина.
— Сбереги малых, Кит, — попросил бывший враг. — И себя, что уж там, тоже сбереги. У тебя великое будущее. Вон как меньше, чем за год поднялся. Раньше тебя ненавидел, а теперь горжусь даже. Наш ведь.
— И ты себя береги.
На миг я задумался — а не рассказать ли Патару про его бездонный отмер? Может, это знание ему как-то поможет в дальнейшем? Но сын старосты меня опередил.
— Тогда мир, что ли? — стянув рукавицу, протянул мне ладонь Патар.
— Тогда мир, — в свою очередь сняв рукавицу, стиснул я его руку в своей.
Йок! Что ещё за колючка? До крови укололся.
— Это, что там у тебя?
— Где?
— Да в руке же…
Почему язык во рту еле ворочается? Почему рука, которую хочу поднять к глазам, не слушается? Почему подгибаются ноги, и я падаю в снег?
Бездна! Что происходит?! Я лежу полубоком. Лицо повёрнуто вверх. Снежинки падают на открытую кожу, но я их не чувствую. Я вообще ничего не чувствую! Я даже моргнуть не могу! Зато видеть и думать могу. Это точно не смерть. А также слышу свист вьюги и хруст снега под ногами бросившегося куда-то Патара.
Бес, выручай! Но я даже не знаю, сумел ли я сейчас призвать Ло. Вроде призвал, но как лежал бревном, так и лежу.
Снова слышу шаги. Возвращается! Да ведь он не один!
— А я тебе говорил, что двух секунд хватит, — склоняется надо мной Яков. — Это тебе не абы что. Это с самой Земли яд. Знаешь сколько стоит?
— Так он того? Уже помер?
Как же я мог перепутать тот липовый страх с этим, с настоящим, что сейчас звучит в голосе Патара?! Вот я безмозглый лопух! Обман! Всё обман!
— Ну и тупой же ты, Патя. Труп мне, куда девать? Мертвеца нора не примет.
— И точно… Не подумал.
— Давай сюда перстень.
— Ага, ага. Сейчас.
Патар, которого мне было не видно, закопошился.
— Как же я боялся оцарапаться… Только о руке и думал, чтобы в кулак случайно не сжать. Аж вспотел весь.
— Молодец, Патя. Всё сделал, как надо. Теперь можешь смело после школы в лицедеи идти. Этот дурень что, сразу поверил?
— Ага. Вообще сразу. Даже не расспрашивал толком. Про гильдию один раз только спросил.
— Ну так. Кто речь придумывал? Я же знаю, где у него слабое место. Малышню живьём сжечь… Это надо же в такую чушь поверить. Что я, изверг что ли какой? Мне одну бы безродную мразь прикончить и хватит. Слышишь, мразь? Конец тебе. Не на того напал. Неужели, и правда думал, что тебе это с рук сойдёт?
— Так он что, слышит нас? — удивился Патар.
— Слышит, слышит. И видит даже. Можешь пару слов ему на прощанье сказать.
— И скажу. Спасибо, хозяин. Давно мечтал.
В видимой мне части ночи появилась довольная рожа Патара. И ведь я этой твари только что готов был всё простить. И простил даже. Какой же я глупец…
— Ну что, кунь безродная? Допрыгался? Помирать в Бездне будешь, помни, кто туда тебя сунул. Переиграл я тебя, безродыш. Это тебе за все мои обиды. Охотником себя возомнил… Тьфу!
— Ну хорош, Патя. Хорош, — со смешком одёрнул свина мой настоящий убийца. — А то прямо уж все заслуги себе приписать решил. Вообще-то, это моя месть.
— Прости, хозяин, — стушевался Патар.
— Ладно. Время идёт. Хватай его под руки — и потащили.
Мир перед глазами шатнулся. Они меня куда-то несут. Хотя, почему куда-то? К норе они меня тащат. К той самой чёрной воронке-убийце. В этом же и вся соль. Яд, который не убивает, а лишь обездвиживает. Моё мёртвое тело никто не найдёт. Все концы в Бездну. Хитро.
— Бросай пока здесь.
Мир застыл. Снег и ночь. Ночь и снег. Вылетающие из тьмы снежинки, которые падают прямо на мои открытые глаза и тают, будут последним, что я увижу в этом мире.
— Ну всё, Патя. Ты своё дело сделал.
— Ой! За что, хозяин?!
Перед глазами на миг появляется пятящаяся задом фигура Патара.
— За что?! Я же…
Свин
