этого документа эпохи обращает на себя внимание тем, как Саймон Фрэзер выступал в роли «эксперта». На литературном английском вождь Фрэзеров указывает в том числе на язык своих клансменов как на «диалект ирландского, понятный лишь им самим»[770]. С самого начала мемориал оказывается «шифром» к пониманию реалий Горной Страны, а единственным знающим «ключи» к нему — только лорд Ловэт.
Учитывая, что языком хайлендеров действительно полагали ирландский, а религиозным символом якобитизма — католицизм (бывший в Ирландии, как известно, знаменем сопротивления протестантскому Лондону), англоязычный (как и протестантский) дискурс лишь усиливал роль автора мемориала как проводника в «край мятежа», «становившийся» таким в том числе благодаря полученным в этом сочинении характеристикам.
Достаточно было лишь указать на «мятежную» роль языка Горного Края, а распространенное по ту сторону «Хайлендского рубежа» мнение все прилагало само: «Общение [шотландских горцев] на ирландском языке в большей части страны, на языке, отличном от того, на котором говорит все остальное королевство, имеет большую тенденцию к их объединению; но отделяет их от остальных подданных бесполезной враждой, происходящей от различий в обычаях, что является естественным следствием разницы в языке»[771].
Сюжетная композиция и внутренняя логика текста также подчинены игре роли «проводника», которую на себя принял вождь Фрэзеров. Автор направляет читателя от одной из наиболее характерных особенностей Горного Края к другой, которые можно условно объединить в три группы, каждая из которых призвана сформировать определенное видение Горной Страны.
Первая группа определяет географическое, временное и культурное пространства Горной Страны, располагая Горную Область как можно дальше от предполагаемых читателей мемориала Саймона Фрэзера: край «горист и практически недоступен всем, кроме его собственных обитателей, чьи язык и платье совершенно отличны от тех, что на Равнинах [Нижняя Шотландия], до нашего дня менее цивилизованный, чем другие части Шотландии, отчего множество неудобств происходит для подданных Его Величества и даже для самого управительства»[772]. Вождь горного клана сам пишет о Хайленде и Лоуленде как различных частях королевства, и очень соблазнительно предположить, что граница этих двух миров — именно там, где характеристиками края ее обозначил лорд Ловэт.
С другой стороны, пограничные столбы на горношотландском рубеже никогда не стояли, эта «граница» всегда была довольно зыбкой и проницаемой. Именно поэтому для Фрэзера очень важно было так представить реальность, чтобы не оставалось сомнений в необходимости его знаний и опыта того, как надлежит действовать в «труднодоступной» Горной Шотландии. В «Горной Стране» лорда Ловэта к этому имелись все основания.
Автор мемориала приводит «два удивительных последствия» особого положения вождей в крае, первое из которых заключалось в том, что он, как наследный вождь клана Фрэзер, «несмотря на изгнание в течение многих лет», по прибытии в Шотландию отозвал из лагеря графа Мара под Пертом, «где стояла армия мятежников» [восстание якобитов 1715–1716 гг.], большую часть своих клансменов, которые, «несмотря ни на что, услышав, что их вождь собирает друзей и людей своего имени в Горной Стране… присоединились к лорду Ловэту… Другим примером послужили те из МакЛейнов, земли которых были поручены за долги управлению дома Аргайлов за 40 лет до этого… однако, несмотря на эти обстоятельства, сэр Джон МакЛейн собрал вместе 400 из них… против войск его Величества, хотя последними и командовал их собственный лендлорд [Джон Кэмпбелл, 2-й герцог Аргайл]»[773].
Реальный пример из собственной биографии в контексте «Горной Страны» предложенного монарху мемориала сулил вождю большие дивиденды в крае, «практически недоступном всем, кроме его… обитателей»… и их вождей. Если бы между Хайлендом и Лоулендом вообще не было никаких рубежей, ради этого их стоило бы выдумать и описать.
Необходимую Фрэзеру перспективу видения правительством Горной Страны обеспечило бы, однако, только ее распознавание в рамках британской политической культуры. Эту задачу решал второй набор особенностей социальной и политической жизни Хайленда, отраженный в мемориале. Предложенный лордом Ловэтом концепт края вписывался в политическую систему координат, понятную в Лондоне. Виги и тори обнаруживают в сочинении явную параллель с лояльными и враждебными Короне вождями и кланами Горного Края: правительство вигов «стояло на страже» принципов Славной революции от подозреваемых в симпатиях к якобитам тори так же, как лояльная Лондону партия в Горной Стране — от проякобитски настроенных кланов[774].
В это сопоставление закладывается еще один смысл. В то время как «варварство» горцев («тираническая власть вождей» — наследственная юрисдикция и «набеги» — грабежи, которые эта власть поощряла) с первым же выступлением якобитов в Горной Стране в 1689 г., когда «многие вожди… выступили с оружием против… короля Вильгельма, и, позже, в мятеже против Его Величества [Георга I]», трактуется в «Записке…» как «мятеж» и постоянство «зарубежной угрозы» вторжения на Британские острова с поддержкой от горцев, залогом «лояльности» трону в Горной Стране называется «цивилизация» края[775].
Изменения в образе жизни хайлендеров (достаточно вспомнить о «разъединяющей» роли ирландского языка и интегрирующей — английского — lingua franca британцев, постепенно считавших себя уже не только англичанами, ирландцами или шотландцами) приравниваются к политической стабильности в крае и всем королевстве. При этом, способствуя «цивилизации» горцев, британское присутствие в Горной Стране органично «вписывается» и в универсалистский дискурс Просвещения о всеобщем прогрессе, и в концепции шотландских literati о природе отсталости их родины в прошлом, повлиявшие на восприятие Шотландии в том числе в Англии[776].
Сведения вождя Фрэзеров поддаются в результате пониманию в контекстах культурных традиций предполагаемых читателей и тем, вероятно, призваны повышать доверие к автору. Последнее усиливается своеобразной коннотацией исторических образов, на которую мы уже обращали внимание, проявлявшейся в изображении горца при первых Ганноверах, очень похожего на ирландца при поздних Тюдорах.
Заключительная часть мемориала подсказывает, что делать Короне и ее правительству в условиях постоянной мятежности Горного Края. Саймон Фрэзер предлагает в данном случае вполне конкретный набор мер по ее умиротворению. Лорд Ловэт отмечает, что «после многих безрезультатных попыток привести Хайленд к более спокойному состоянию» Корона организовала из горцев и под началом «преданных и влиятельных в крае джентльменов» несколько отдельных рот: «Они [служившие в отдельных ротах, набранных в 1690-е гг.] одеты… по образу горцев… говорят на их языке… пользуются их же оружием».
Эти исключительные преимущества, которыми не могли обладать «красные мундиры» армии Георгов, в мемориале вождя Фрэзеров были принципиально необходимыми в умиротворении края. Капитаны этих рот получали поддержку жителей края «благодаря влиянию, которое они [капитаны] над ними имели, от всех друзей в крае, и офицеры и рядовые везде находили поддержку от своего племени или фамилии»[777].
Аргументация автора строится и на сравнении.
