же воин, как они. Этого уже нельзя отрицать. Хотя большинство из них помнили его ещё ребёнком и в те времена совершенно никто не предполагал, что из мальчишки может вырасти боец.
Но особенно ярко в памяти каждого осталась улыбка королевы Лианы, появляющаяся на её губах всегда, когда она смотрела на младшего сына. Пусть он не бывал на тренировках, не упражнялся с мечом, не скакал верхом, но именно ему доставались вся нежность и любовь матери. Даже опытные воины, несмотря на кажущуюся слабость Ярослава, чувствовали, что Лиана гордится своим сыном. Она видела в нём нечто большее, чем все.
Он был другим. В младшем принце не ощущалось той сухости и надменности, что были присущи его братьям. Мальчишка легко мог заговорить с любым простым солдатом. Его робость оставалась лишь видимостью, любознательность всегда пересиливала природную застенчивость. Очень часто его видели в компании других ребят, тайком бегающих в окрестностях дворца, простых мальчишек и девчонок, не принадлежавших к знатному сословию. Многие из них даже не догадывались, что в их играх участвует принц. Воины лишь улыбались, наблюдая, как всегда тихий и спокойный во дворце ребёнок сверкает голыми пятками и, раздирая штаны, карабкается на высоченное дерево, чтобы потом по верёвке спуститься вниз. Как дерётся на палках, бегает вместе с ребятнёй и так же кричит, ничем не отличаясь от остальных. Среди той детворы были и их собственные дети, а кто-то из них стояли сейчас в этом же строю.
И как теперь поверить, что Ярослав, оказывается, стал оборотнем? Он вернулся домой, вернулся туда, где прошло его детство. Его голую руку, перевитую мышцами, всё ещё опоясывал видимый родовой знак королевской семьи — знак крови. И одно это уже давало ему право на наследство. Несмотря ни на что.
— Я требую справедливого суда! — взвизгнул советник. — Схватите его!
Воины даже не шелохнулись. Из задних рядов медленно выдвинулись колдуны.
— Мы подтверждаем — он оборотень! — произнёс худой седобородый старец, опирающийся на посох.
Ярси усмехнулся, если бы он захотел, то они никогда бы не смогли почувствовать в нём оборотня. Но он не собирался скрываться.
— Схватите его, — вновь выкрикнул Ликор. — Ему не место среди людей!
— Они могут попробовать, — голос короля Мироса напоминал звон осколков льда. — Могут….
— Хочешь развлечения, отец? — Ярси улыбнулся так, что стали видны слишком длинные для человеческих клыки. — И ты ошибаешься, я не умер, в моей груди бьётся живое сердце.
Он отступил назад, вышел в центр площади, медленно обернулся, обвёл взглядом колдунов и одновременно выхватил из ножен оба меча. В солнечных лучах сверкнули льдистое серебро и полоса безжизненного белого пламени.
Воины единым порывом отшатнулись, по каменному покрытию мгновенно пробежала изморозь, в лица дохнуло холодом. Два меча горели хищным блеском, поражая своей нереальной отчуждённостью, готовые вобрать в себя любую часть живого мира. Навсегда. Без остатка.
Взгляд Ярси скользнул по образовавшим круг колдунам. Все опытные, боевые маги, когда-то он знал каждого из них по имени, если бы захотел, то вспомнил бы и сейчас. Только зачем? Нет никакого смысла вспоминать имена тех, кого должен убить.
Ты правда этого хочешь, отец? Почему? Люди тоже могут быть монстрами?
Нет ответов, нет ничего, только этот нестерпимо пристальный взгляд, что вгрызается в душу. Я всё помню! Помню тебя другим…
Магия живёт в крови, в сердце и в помыслах, но пепел воспоминаний выжигает её из разума. Выжигает из сознания, что могло бы принять её как должное, тогда в детстве, когда ещё была жива мама…. Этого не произошло.
Взгляд скользит по знакомым лицам, по рукам, что сжимают посохи, поднимают ввысь, начинают творить единое заклинание. Их сила копилась годами, они очень опытные колдуны. Любой из них мог бы зайти за Границу Рееты и беспрепятственно вернуться обратно. Раньше. До того, как Реета изменилась. До того, как у неё появился новый король!
Вы тоже помните меня, вы знаете меня с рождения, но вам всё равно. Воспоминания ничего не значат. Пусть будет так.
У магии есть свои законы существования, оружие колдунов — это посохи. Именно в них накапливается и концентрируется сила, чтобы потом единым потоком быть направленной к цели. Ребёнком он наблюдал за этим лишь со стороны. Школа боевых магов Эреальда находится почти на окраине города, но иногда Гитон брал его на уроки. Ничего не объяснял, не разрешал попробовать свои силы, но и не запрещал смотреть. Так было нужно?
А Вистольца приняла его именно как мага. Там сам воздух был наполнен неведомыми потоками магической энергии, которые просто невозможно не воспринимать. Там любая палка могла бы стать посохом, вобрать в себя рождающуюся где-то в груди магическую мощь и выплеснуть в пространство.
Он намеренно никогда не прикасался к посохам. Он видел, что так легко воспринимаемые им самим потоки силы для других остаются закрытыми. Маги не питаются ими, они выдирают силу из самих себя, вбивают её в посохи, накапливают в них и лишь потом преобразуют в то, что хотят создать. Это было странным. Странным смотреть, как им трудно даётся колдовство, которое можно почерпнуть просто из воздуха и вложить в любой предмет, пусть это меч или даже собственные пальцы. Очень быстро пришло понимание, что лишь немногие могут колдовать без посоха и в Вистольце и здесь во внешнем мире.
Он наблюдал за магией, но закрылся от собственной силы, просто потому, чтобы не быть неуязвимым. Он не хотел становиться тем, кто сможет слишком легко убивать. Не хотел…. Мальчишка, видевший, как магические бичи разрывают плоть его матери, как осколками сущностей разлетается уже не сдерживающий беспощадную мощь щит и как мириадами брызг наполняет воздух алая кровь. Её кровь. А потом дождём опадает на её одежду, на её волосы, на лицо.
Ты помнишь, отец? Не можешь не помнить, ты живёшь этими воспоминаниями. Я знаю.
Сила шумит в сознании, взмахи десятков посохов гонят её потоки в одно место, чтобы обрушить на единственную цель. У него не было посоха, он никогда не пробовал концентрировать силу в предметах. Сила жила в его собственном теле, в его крови, её просто нужно выплеснуть наружу. И пусть её направляющими станут мечи. Это не важно. В них тоже есть своя мощь, та мощь, что может существовать и отдельно, но сейчас они станут единым целым. Станут Оружием. Потому что они отдадут эту мощь ему.
Взгляд заволокло серебряной пеленой, губы скривились в злой усмешке, обнажающей длинные острые клыки. Ты хотел увидеть каким я стал, отец? Ты увидишь!
Мечи
